— Мне кажется, ты еще не пришла в себя. Когда я качаю головой, он включает «дворники». Нажимает на кнопку, чтобы взбрызнуть стекла водой из стеклоочистителя. Струя летит через крышу на багажник. Бьет, как водяной пистолет. — Хватит, — говорит Джоли. Он красив, но какой-то поблекшей красотой. У него на висках вьются волосы, даже если он только что подстригся. Первое, что замечаешь на его лице, — расстояние между глазами. Оно настолько узкое, что он похож либо на представителя монголоидной расы, либо на очень умного человека — все зависит от того, под каким углом смотреть. А потом обращаешь внимание на его губы — пухлые, как у девушки, и розовые, как циннии. Если взять мой любимый снимок Мэла Гибсона, сложить его и спрятать в карман джинсов, а потом прокрутить в машинке и высушить — снимок, который в результате окажется у вас в руках, будет мягче, потертым по краям и не таким впечатляющим. Дядя Джоли. Светает, когда мы пересекаем границу Нью-Гэмпшира. — Я мало что помню, — признаюсь я. — Б?льшую часть пути я просидела в кузове грузовика. — Дай угадаю, — говорит дядя Джоли. — В рефрижераторе? Он вызывает у меня улыбку. Когда отец с Сэмом нашли нас, температура у меня была сорок. Дядя Джоли немногословен. Он понимает — мне сейчас не до разговоров. Время от времени он просит налить ему чашечку кофе. Я наливаю и пою его, как будто это он болен. Мы минуем коричневый дорожный знак, на котором схематически изображена территория Уайт-Маунтин. — Красиво здесь, — говорю я. — Как считаешь? — Тебе кажется, что это красиво? — спрашивает дядя. Вопрос застает меня врасплох. Я окидываю взглядом вершины и водостоки. В Южной Калифорнии ландшафт равнинный и не таит в себе никаких сюрпризов. — Да. — В таком случае так и есть. Мы едем по дорогам, которые я никогда не видела. Сомневаюсь, что это вообще можно назвать дорогами. Они змеятся через лес и больше напоминают колеи, которые оставили лыжники, а не автомобильный путь, но так мы можем сократить дорогу. Грузовичок скачет по колдобинам, расплескивая кофе и катая по сиденью нетронутые кексы. Мы оказываемся на заднем дворе дома, где живет мать Хадли, — его я не узнать не могу. Мы оставляем машину как искупительную жертву на крошечном пятачке между домом и горой Обмана. — Я рада, что ты смогла приехать, — говорит миссис Слегг, открывая дверь. — Слышала, ты заболела. Она обнимает меня и провожает в свою уютную, вкусно пахнущую кухню. Я сгораю от стыда. У нее сын погиб, а она беспокоится о моих царапинах. — Примите мои соболезнования. — Я запинаюсь на словах, которые мне велел сказать Джоли. — Соболезную вашей потере. — 38 —
|