|
— Разве мир — это Тиволи[42], Сири? Увеселительный парк? — А что? Ты стала религиозной? — Возможно… — Погоди… Сири подбежала к стойке. Через мгновение она вернулась с чеком на хлебец и кофе. Енни снова закурила сигарету. — Вот как ты вдруг заговорила! Прямо и откровенно! Тебе что, нанесли на Пасху визит мормоны? Да? Ты всегда была слишком слаба, Енни. Тебе никогда не следовало вступать в сомнительные дискуссии. — Неправда. Это прозвучало как раз перед тем, как расплакаться. Но она боролась со слезами. — Что такое? Это ведь твой кофе, разве нет? И почему ты не ешь? — Потому что у меня рак. Рак, Сири, слышишь ты это? И к тому же очень серьёзная стадия. Меня кладут в Радиологическую клинику завтра. Может, осталась ещё пара месяцев… С лица Сири спала маска. Енни стало почти жаль её. Теперь они были одинаково обнажены. — Бедная Енни! Милая, дорогая Енни… Почему ты не сказала об этом сразу? Подруга взяла обе её руки в свои. И вся история вышла наружу. Словно вырезанная из еженедельной газеты. ЭТО ОТНЯЛО полчаса времени… Рассказать то, что произошло за четырнадцать суток! Енни просто потрясло, как трезво и подробно отдавала она отчёт обо всём происшедшем. Вплоть до мучительных деталей. Говорила, словно о ком-то другом, а не о себе самой. Подруга так и сидела, крепко обхватив руками её запястья. И тут Енни увидела это сама. Как бледны были её руки в этом пронзительном освещении! Они были белы как снег. — Мы не вечны, Сири! Это касается и тебя тоже… — Она глубоко заглянула ей в глаза. — Во всяком случае, то, что ты больна, касается и меня. Не могу ли я что-нибудь сделать? Енни ещё раз закурила сигарету и покачала головой. — Ты… теперь я поеду с тобой в Осло. Я могу освободиться на несколько дней. Нехорошо, если ты поедешь одна… — Спасибо! Но это путешествие я должна совершить одна. Тебе, Сири, надо попрощаться со мной сейчас. Возможно, это больно. Но я должна попрощаться сама с собой. С этим городом, с жизнью. Тебе тоже придётся когда-нибудь это сделать… — Енни… подожди, Енни… я так хочу… — Нет! Это касается вовсе не нас двоих. Мне пора идти, Сири. Гордость. Такая стойкая теперь, словно столб. Она поднимается, надевает плащ и вытаскивает белый чемоданчик из-под стола. — Хочешь французскую булочку с креветками? Или пасхальную булочку? Это — тебе! — Погоди… — Будь здорова, Сири! Она поворачивается и выбегает на улицу. Бежит от сострадания подруги. Будто тем самым вырывается на свободу из рук всего мира. — 25 —
|