Мэгги хотела было что-то сказать, но передумала. – Я буду стоять так, чтобы ты мог меня видеть. Шэй сглотнул. – Хорошо. – Я ненадолго. Я должна убедиться, что Койн договорился с людьми из больницы. Чтобы все прошло как полагается. Шэй понимающе кивнул. – Мэгги, – сказал он, – можешь мне кое-что пообещать? – Конечно. Он прислонился к металлической двери. – Не забывай меня. – Никогда, – сказала Мэгги и прижалась губами к металлу, как будто могла поцеловать Шэя на прощанье. И мы вдруг оказались один на один. И нам предстояло провести вместе еще полчаса. – Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Ну… Превосходно! – Ты прав. Глупый вопрос. Хочешь поговорить? Помолиться? Или тебе лучше побыть самому? – Нет, – быстро ответил Шэй. – Только не это. – Я могу тебе чем-то помочь? – Да. Расскажи мне о ней еще раз. Я неуверенно начал: – Она пришла на детскую площадку. Катается на качелях. Когда она поднимается кверху, то искренне верит, что смогла пнуть облако. И она спрыгивает, потому что верит, что умеет летать. – У нее длинные волосы, они развеваются за спиной, как флаг, – добавил Шэй. – Да. Как у сказочной принцессы. Такие белые, с серебристым отливом. – Как в сказке… Со счастливым концом. – Для нее конец и впрямь счастливый. Ты даришь ей новую жизнь, Шэй. – Я снова ее спасаю. Я спасаю ее дважды. Сейчас – своим сердцем, а раньше – когда она еще не родилась… – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Он ведь мог обидеть не только Элизабет. Ее задело шальной пулей… но второй выстрел… я должен был это сделать. Я покосился через плечо на надзирателя, но тот отошел в сторону и был увлечен переговорами по рации. Слова во рту казались резиной. – Значит, ты таки совершил умышленное убийство. Шэй пожал плечами. – Некоторые люди, – запросто сказал он, – заслуживают смерти. Я лишился дара речи. – Отче, – сказал, приблизившись к нам, офицер, – мне очень жаль, но вам пора уходить. В этот миг шатер наполнился стоном волынок, за которым обрушилась лавина голосов. Бессменная вахта приверженцев затянула песню: Божья благодать, как сладок звук твой… Дала ты грешнику усталому уснуть. Когда-то я блуждал, но я нашел свой путь. Я вижу, хотя был слепой. Я не знал, виновен ли Шэй в убийстве или его поступок истолковали превратно. Не знал, кто он – Мессия или эрудит, цитировавший тексты, которых никогда не читал. Я не знал, творим ли мы историю или лишь заново ее проживаем. Но я знал, что должен делать. Жестом велев Шэю податься вперед, я зажмурился и осенил его крестным знаменем. — 256 —
|