|
Я встал и принялся нервно шагать по комнате. – Книга, которую вы мне дали… Она навела меня на размышления. – И что в этом плохого? – Шэй Борн слово в слово цитировал мне Евангелие от Фомы. – Борн? Он читал Фому? А Мэгги говорила, что… – …никакого религиозного образования у него нет, да и просто образования, считай, тоже. – «Гедеоны» вроде бы не оставляют Евангелие от Фомы в гостиничных номерах, – пошутил ребе Блум. – Откуда же он… – Вот именно. Он задумчиво потер ладони. Я положил книгу на стол. – А как бы поступили вы, случись вам усомниться во всем, во что вы верите? Ребе Блум подался вперед и перевернул несколько страниц записной книжки. – Я бы продолжал задавать вопросы, – сказал он и, черкнув что-то на клейком желтом квадратике, протянул его мне. «Йен Флетчер, – было написано там. – 603-555-1367». ЛюсиусВ ту ночь, когда Шэя хватил второй удар, я не спал – готовил чернила для новой татуировки. И если уж на то пошло, я горжусь своими самодельными татуировками. У меня их было уже пять: я справедливо рассудил, что мое тело ни на что не годится, кроме как служить холстом для живописи, – по крайней мере, так я считал еще три недели назад. Да и риск заразиться СПИДом от грязной иголки меня, сами понимаете, не больно-то пугал. На левой лодыжке я изобразил часы, показывающие точное время смерти Адама. На левом плече был ангел, а чуть ниже – узор одного африканского племени. На правой ноге красовался бык, потому что я по знаку зодиака Телец; под быком проплывала рыба – знак Адама. На шестую я возлагал большие надежды: набивать ее я собирался прямо на груди. Слово «Верю» готической вязью. Я сделал несколько эскизов карандашом и ручкой, оттачивая мастерство писать задом наперед, пока не убедился, что смогу повторить рисунок машинкой перед зеркалом. Первую машинку, как и шприц Крэша, конфисковали надзиратели. Мне понадобилось около полугода, чтобы собрать детали для новой. Готовить чернила было сложно, и наказание за это светило суровое, отчего я предпочитал работать глубокой ночью. В ту ночь я поджег пластмассовую ложку, но не дал огню разгореться, чтобы можно было поймать дым в пакет. Воняло ужасно. И только я понял, что с минуты на минуту дежурные унюхают дым и сорвут мою операцию, Шэя Борна сразил припадок. На этот раз припадок проистекал иначе. Он закричал – да так громко, что разбудил весь блок; так громко, что мелкая известковая пыль посыпалась с потолка наших камер. Честно признаться, увозили его в таком прискорбном состоянии, что мы вообще не знали, ждать ли его обратно. Тем сильнее было мое изумление, когда его вернули на следующий же день. — 141 —
|