|
— Да напротив почти, а что? — Ничего. Сейчас, минуту… Я посадил Ваньку на руку, он как-то деликатно уцепился за мое плечо. Присев, я поднял с пола горшок, и мы, сопровождаемые старшей, пошли в процедурную. — Подождите, пожалуйста, мы сами, хорошо? — Ну-ну… Если что, зови. В процедурной стояла ширмочка. Занеся Ваньку за нее, я посадил его на кушетку и поставил на пол горшок. — Ну, что? Дальше сам? Или мне? Вы видели когда-нибудь глаза большой, пушистой собаки, которая всю жизнь прожила с хозяином и внезапно оказалась на улице? Приходилось ли вам смотреть ей в глаза, когда вы пытаетесь дать ей кусок сосиски, чтобы подманить? Вы-то уже решили, что возьмете ее, уже пожившую на улице, с грязной, но все еще ухоженной шерстью, а вот она… Она вас еще оценивает. Подойдет — не подойдет. Она уже знает цену фальшивой ласки, когда за пьяным сюсюканьем может последовать пинок. Она уже не пойдет просто за куском сосиски — она пойдет за новым хозяином. Это не уличный пес, благодарный за еду и заискивающе смотрящий: не перепадет ли еще кусочек? Это собака и хозяин в одном лице, знающий себе цену и имеющий достоинство, может быть, именно ваш будущий соратник. Но — только — может быть. Ванькин взгляд именно оценивал. Да — нет. Принять — нет. — Сам. — Голос у него был под стать поведению, совсем не детский. — Хорошо. Только я не выйду совсем, ладно? Но ты тут оставайся, за ширмой… Нужен буду — позови. — Как? — Вадик я. — У меня не повернулся язык соврать. — А ты — Ваня. Вот и познакомились. Давай, ведь еле терпишь уже… Старшая мне не поверила. Сунулась проверять — все ли нормально. Получила полную порцию презрения в тот момент, когда рукой прощупывала: не навалено ли в штаны? Вечером мы перед сменой пили чай. Старшая, палатная сестра, ночная смена, которая была еще не в полном составе. Я был посажен на самое удобное место: как я понял, обычно тут сидела старшая. Мне даже досталось печенье. От которого я, конечно, отложил парочку. И, уже уходя, занес его Ваньке. Что такое сорок часов? Это одна рабочая неделя. Мне, слава богу, не полагалось ночных дежурств, не тот уровень. Зато дневные получались заполненными до отказа: утром ворваться в ставший уже привычным гвалт, переодеться, пробежаться по палатам, отмечая: этого выписывают, этому назначили диету, тому — лекарства придется впихивать. Все это в темпе вальса: нужно успеть переодеть, подмыть, поменять простыни, помыть клеенки; потом спуститься в прачечную, забрать чистое белье. Когда все это сделано — подходит время обеда. Нужно развезти по палатам и покормить тех, кто сам еще не умеет есть, потом опять помыть чумазые рожицы, кого-то переодеть, кого-то уложить спать… — 21 —
|