– Мне самому французский никогда не давался. До сих пор знаю его хуже, чем японский. Ей‑богу, в Токио мне объясняться легче, чем в Париже. Софи, вероятно не удовлетворенная таким ответом, уставила на меня тяжелый взгляд. Меня раздражало ее давление, поэтому я отвернул голову и стал любоваться закатом. – Борис делает большие успехи в языках, – послышался голос Софи. Никто из нас не отозвался, и она наклонилась к мальчику со словами: – Борис, теперь тебе придется постараться. Скоро мы приедем в галерею. Там будет масса людей. Кое‑кого из них можно принять за важную птицу, но ты не пугайся, ладно? Мать не боится – и ты тоже не бойся, Покажем всем, что мы не робкого десятка. Нас ждет большой успех, правда? С минуту Борис по‑прежнему наворачивал на пальцы пакетик, потом поднял глаза и вздохнул: – Не беспокойся. Я знаю, как себя вести. – Он выпрямился и добавил: – Нужно одну руку сунуть в карман. Вот так. И вот так взять стакан. Некоторое время он сидел в той же позе, напустив на себя высокомерный вид. Софи прыснула, я тоже не удержался от улыбки. – А когда к тебе подходят, – продолжал Борис, – нужно повторять: «Весьма замечательно! Весьма!» – или, если хочешь: «Бесподобно! Бесподобно!» А когда увидишь официанта с подносом, надо сделать так. – Борис состроил кислую мину и помахал пальцем из стороны в сторону. Софи не переставала смеяться. – Борис, ты сегодня произведешь фурор. Борис просиял, явно довольный собой, затем вдруг вскочил на ноги: – А теперь я пошел в туалет. Совсем забыл, что хотел туда. Я на минуточку. Он повторил на бис свой презрительный жест и поспешил прочь. – Иногда он бывает очень забавным, – заметил я. Софи наблюдала через плечо, как Борис удаляется по проходу. – Он так быстро растет, – проговорила она. Потом вздохнула, и лицо ее приняло задумчивое выражение. – Скоро станет совсем большой. Времени у нас немного. Я молчал, ожидая продолжения. Софи все так же глядела через плечо, затем, обернувшись ко мне, добавила спокойно: – Сейчас он проживает остаток детства. Еще немного – и повзрослеет, но эти дни всегда будут вспоминаться ему как лучшие. – Ты говоришь так, словно у него не жизнь, а сплошная мука. Между тем живется ему совсем не плохо. – Ну да, знаю, ничего себе. Но это его детство. Мне известно, каким оно должно быть. Видишь ли, я это помню. Помню дни, когда была совсем маленькой и мама еще не болела. Как было замечательно! – Она обернулась ко мне и, казалось, сфокусировала взгляд на облаках за моей спиной. – Мне хочется для него чего‑нибудь похожего. — 167 —
|