|
И так ловко и здорово у него получалось, что при первом же набеге пустил его кошевой под стены, глумиться над обидчиками. Не выдержали вражины позорные, открыли ворота и покатились лавой на козака, рты раззявили, сожрем, мол, вместе с чуприной. Да не тут-то было: вылетел из засады Каневский курень и порубал в капусту всю конницу, и вслед за теми, кто пытался спастись в крепости, ворвался внутрь и открыл настежь ворота. С тех пор свой недолгий козацкий век числился Жила записным остряком и гневливцем, «колядки» его из уст в уста передавались, веселя сердца запорожские. Вот одна из них, сохранившаяся в летописи, возможно, ее он и кричал в свой последний поход под крепостью милитантов: «Ты, воевода – лях, чорт польськый, и трыклятого чорта брат и товарыш, самого Люцепера секретар. Якый ты в чорта лыцар, колы голою сракою йижака не вб’еш. Чорт высырае, а твое вийськэ пожирае. Каменецкый кат, всёго свiту i пiдсвiту блазень, самого гаспида онук и нашего х$я крюк. Свиняча ты морда, кобыляча срака, рiзницька собака, католыцькый лоб, мать твою въ#б. Теперь кончаю, бо числа не знаю i календаря не маю, мiсяць у небi, год у книзи, а день такый у нас, якый и у вас, за це поцилуй у сраку нас!» Грозно смотрел воевода с городских стен на Жилу, и кипело белым бешенством его сердце. Но сдержался воевода, не открыл ворота наказать обидчика, а велел быстро снарядить легкую пушечку, на руках затащить ее на самый верх башни так, чтоб козаки не заметили, да пальнуть по охальнику. Лишь показалось жерло пушечное из верхней бойницы, как закричали козаки: – Тикай Жила, тикай швидче, пушка, ось пушка на башни! И погнал жеребца своего Жила, помчался сломя голову, к возам запорожским, да не успел – настиг его залп картечи, рассек шею, вырвал язык и бросил вместе с нижней челюстью под ноги козакам. Разозлился кошевой, выдернул клок волос из седого чуба и поклялся клятвой страшною, что ни один лях не уцелеет в этом городе: ни старик старый, ни младенец грудной, ни девушка юная – все заплатят жизнью за окровавленный язык Жилы. И покатили козаки телеги свои, укрываясь за крепкими бортами из дубовых досок, и подобравшись к стенам на ружейный выстрел, принялись палить из пищалей, целясь в пушкарей и все живое. То тут, то там, раздавался вскрик и падали то шляхтич, в разукрашенных доспехах, то рядовой ратник, пораженные запорожской пулей. И продолжали палить козаки, ни на минуту не останавливаясь, все ближе подвигая телеги к стенам. Махнул рукой воевода и жарко гаркнули пушки, раз, за ним другой, третий, но козаки под защитой бортов не смолчали, а продолжали свое ратное дело с таким пылом и умением, что скоро все поле заволокло пороховым дымом, будто туманом. — 350 —
|