Абрекъ

Майонез на карнизе пытался прорваться к избе, но приседал, закрываясь полой куртки от жара. Папа Док метался под скалой с пустым ведром, вращая безумными глазами:

— Воды!.. Воды!.. — грохнул с размаху ведро оземь, сел на корточки и заплакал, обхватив голову.

Изба накренилась. Толпа внизу отпрянула. Папу Дока едва успели оттащить в сторону, как сверху повалились горящие бревна. Столбисты кинулись раскатывать, гасить их, топтать занявшуюся траву.

Через полчаса все было кончено. От «грифской» избушки осталась куча дымящихся углей да пятно копоти над карнизом.

Майонез в прожженной куртке, с обгорелыми волосами спустился вниз, высмотрел в толпе Хасана и медленно, бочком пошел на него, издалека протягивая кусок прокопченной тряпки.

— Сволочь… — дрожащим голосом сказал он. — Гад ты последний… — подскочил, пытаясь острым кулачком достать его по лицу.

— Ты что, с болта сорвался? — Хасан оттолкнул его. Майонез бросился к «беркутам», к «эдельвейсам», суетливо совал им в руки тряпку:

— Феска! Смотрите! На карнизе нашел, у избы…

— Дай-ка, — взял обгоревшую феску Пиночет. — «Абрекь»… — разобрал он след от шитья. — Вот, значит, как ты, Хасан… — недобро поднял он глаза. — Говорим, значит, одно, речи толкаем…

— Приходил, грозился! — крикнул Майонез. — «Одна изба сгорела — и ваша сгорит!»

— Бей абреков! — раздался уже боевой клич.

Абреки сгрудились вокруг Хасана, хватаясь за кинжалы.

— Стой! — заорал Хасан. — Не наша — наши все подписаны! Дай — он вырвал феску у Пиночета и повернул исподом. Всмотрелся в чернильные каракули.

— Нахал? — удивленно поднял он глаза. Все глянули на Нахала — тот стоял без фески, опустив голову.

— Твоя? — растерянно спросил Хасан.

Тот кивнул. Столбисты загудели.

— Стой! — Хасан из последних сил сдерживал разъяренную толпу. — Где потерял?

— У Дуськиной щелки снял тогда… Вечером вернулся, все обыскал, каждый камень — нету…

— Эй, мужики! — вдруг звонко хлопнул себя в лоб один из «бесов». — Я вчера вечером из города канаю через Нарым, а там Бурсакова старшая, вонючка, в феске! Ни гвоздя себе, думаю — кто это из абреков к прошмандовке этой клеится, что феску подарил!

— В Нарым! — крикнул Хасан.

Все бросились к кордону. Но это уже не те были люди, растерянные спросонья, что в тревоге вразнобой поспешали к «грифам». На кордон неслась толпа, сплоченная и заряженная ненавистью.