|
Во время второй встречи с Джессикой я спросила, что для нее значит то, что она уже столь многого достигла вопреки насилию. Джессика, по некоторому размышлении, ответила, что это означает, что она сообразительна и упорна. Мы убеждены, что Джессика ранее не связывала свои персональные качества сообразительности и упорства напрямую с действиями — получением звания медсестры, преуспеванием на трудной работе и устройством прекрасного дома для себя — вопреки последствиям насилия. Даже если она и делала это когда-либо, как ландшафт действия, так и ландшафт сознания, стали для нее более реальными, более живыми и более запоминающимися по мере того, как она размышляла над сконструированной ею историей. И снова, когда я спросила Джессику, что признавала и более всего ценила в ней ее бабушка, мы пробирались по ландшафту сознания. Смысловой вопрос, который я задала ей на этот раз, исходил из точки зрения ее бабушки. Джессика ответила, что ее бабушка признавала и ценила ее привлекательность. Далее она объяснила, что быть привлекательной означает множество вещей: это означает, что она — хороший человек; это означает, что она — сердечна; это означает, что она — забавна; это означает, что она — нормальна, здорова, жизнерадостна и восприимчива; это означает, что она видит хорошее в других. Во время терапевтической беседы, даже если они никогда не были связаны в ее опыте, этот богатый и замечательный комплекс смыслов соединился для Джессики в воспоминание о сидении на коленях у бабушки и разучивании с ней песни. И все вместе, смыслы и действия, породило наррратив, который был подробен, жизнеспособен и эмпирически вовлекающий. В случае соавторства историй, мы движемся между ландшафтом действия и ландшафтом сознания, снова и снова сплетая их в разных направлениях. Гипотетические или умозрительные формы опыта Беллетристика научила нас тому, что истину можно найти в описании событий, которые никогда не происходили. В конце концов, как напоминает нам Эдвард Брунер (1986а, стр. 18): ... истории служат интерпретативными устройствами, порождающими смысл, которые обрамляют настоящее гипотетическим прошлым и предсказанным будущим. Представьте умозрительную историю, которую развила Джессика — о том, как могла бы сложиться ее жизнь, “начиная с того времени, когда она была еще совсем маленькой, и постоянно дополняясь тем, как все могло бы измениться для нее сейчас, если бы она выросла, живя со своей бабушкой”. Что касается нас, похоже, что более приемлемо считать, что эта история говорит об идентичности Джессики. Она говорит о той идентичности, которую она предпочитает, и над конструированием которой она упорно работала годами. Она касается того, что пребывание в страхе в атмосфере общественных мест в ее доме, вызванное годами оскорбительного обращения, не когда не было ее предпочтительной идентичностью, это была “уловка”, устроенная насилием. — 99 —
|