Когда наша терапевтическая работа направлялась метафорами кибернетики первого порядка, мы концентрировали свои начальные усилия на том, чтобы добиться специфической цели для каждой семьи. Мы полагали, что часто неудачи людей в достижении своих целей объясняются тем, что они зацикливаются в повторяющихся паттернах поведения, все настойчивее и настойчивее пытаясь применить одно и то же “решение” снова и снова. Если мы обнаружим повторяющийся паттерн, как мы полагали, то наша работа будет заключаться в том, чтобы разработать стратегическое вмешательство, которое разрушит его и перенаправит членов семьи в сторону новых моделей поведения. Это поможет им достичь своей цели, которая представлялась нам в виде некоего нового и более удовлетворительного гомеостатического баланса. Мы также полагали, что наша работа состояла в том, чтобы убедить семью принять разработанное нами вмешательство подобно тому, как задача врача состоит в том, чтобы убедить его *[Здесь намеренно вводятся патриархальные ассоциации] пациента принять выписанное им лекарство. Большинство приходящих к нам людей были удовлетворены тем, что мы делали, руководствуясь этой моделью. В течение нескольких лет она нам тоже нравилась. Но постепенно мы начали подвергать сомнению эффективность нашей практики. Оглядываясь назад, теперь мы думаем, что идея контроля над целью побуждала нас становиться в еще более контролирующую позицию по отношению к людям, с которыми мы работали, в особенности, когда мы ощущали, что цели не достигались. Похоже, что наша работа, когда она направлялась метафорой “направления”, побуждала людей относиться к себе с большим контролем, более механистично. Теперь мы полагаем, что эта модель заставляла нас, как разработчиков искусных вмешательств, излишне доверять происходящим изменениям, тогда как люди, с которыми мы работали, вполне могли ощущать себя пассивными реципиентами внешней мудрости и излишне мало доверять себе. Итак, хотя люди обычно достигали свои цели, теперь нам кажется, что терапевтический опыт не укреплял их ощущения своего личного соучастия. Не было ничего необычного в том, что терапевты описывали свои терапевтические сеансы исключительно в контексте проблемы и того, что они сделали, чтобы ее разрешить, или цели и того, что они сделали, чтобы ее достичь. Иногда казалось, что стратегия достижения специфической цели вынуждала как людей, с которыми мы работали, так и нас самих, не замечать интересные и полезные возможности, которые лежат вне пределов дороги к конкретной цели. — 12 —
|