|
08.05-09.05.2006 Письмо Наташе Тарновской Здравствуй Наташенька! Получил твоё письмо, которое дошло из Нью-Йорка весьма быстро и на нём нет ни одного почтового штемпеля. Даже здесь не поставили, впрочем, служащая почты хватилась, когда стала отдавать письмо мне и шлёпнула печать с восклицанием «Почему же я печать-то не поставила?». Прочитал и первое, что возникло во мне «хорошо, что ты есть». Несмотря на все сложности, именно здесь мне как-то уютно и даже более того, вдруг возникло ощущение, что теперь я могу поговорить с тобой о том, разговоров о чём избегал почти 5 лет. На всём их протяжении, периодически меняя места жительства, я из общения с тобой каким-то образом получал информацию всегда соответствующую текущему моменту моего познания. Более того, ты, может даже не замечая этого, переводила в слова и помогала осознать то, что я смутно чувствовал в себе как задачу на очередной промежуток времени. Я стал очень осторожен в пересказе того, что происходит у меня. И дело в нескольких моментах. Один из них желание избежать перекладывания своих трудностей на кого-то. Ты говоришь, что в расспросах близких может быть просто интерес. Но даже информация о ком-то, полученная из простого интереса, заинтересованности в нём, порождает некую внутреннюю работу, итогом чего становятся размышления, советы, какая-то помощь и т.д. Второй момент связан с тем, что я стал очень явственно ощущать, как что-то важное для меня словно умаляется, исчезает из меня, теряется мной, если я об этом говорю более чем это необходимо. И передо мной встала задача, как-то разрешить это противоречие, так как я поддерживаю связь (и переписку в том числе) с несколькими заинтересованными и интересными мне людьми. Я и раньше замечал, что если напишу кому-то письмо с точным изложением того, что хочу сказать, то уже другому, тоже интересующемуся тем же, повторно так же написать не могу. И в моей ситуации я могу написать тебе, но уже не в состоянии посылать копию тех же размышлений, информации и т.п. другому. А если написать ему заново, то получается уже сухо, пусто… Приходится писать разные письма, если конечно есть повод для этого. Так сегодня я написал Наташе в Саратов ответ на её письмо, но не смог написать ей того, что пишу тебе. Хорошо, что в её письме был повод для другого разговора. И, наконец, есть ещё один момент: я стал замечать, что какая-то часть информации во мне не поддаётся передаче, то есть что-то во мне категорически против того, чтобы я как-то (устно или письменно) излагал эту тему. Я где-то отчасти понимаю, что это связано с тем, что я сам об этом знаю очень мало, чтобы что-то говорить, но даже то, что приходит не хочет быть выпущенным. Поэтому, когда сегодня я чувствую, что мне словно бы разрешается рассказать тебе что-то, то я внутри, как та кошечка, движущаяся по сложному участку пути, делаю осторожные мягкие шажки, чтобы пройти ни дальше, ни ближе допустимого. Я могу только догадываться, почему сегодня что-то во мне позволяет рассказать тебе о доме в заснеженном месте, который я ощущаю последние дни как что-то очень реальное; о снежной зиме почему-то присутствующей в моём внутреннем видении, ощущаемой мною, как что-то реальное когда-то в будущем и почему-то значимое для меня (хотя с первого дня приезда побаиваюсь, как перенесу местную зиму)… Вероятно, потому что я уже знаю, что это будет рассказ только для тебя. — 76 —
|