Я как-то знаю, что каждый человек проходит именно то, что готов пройти и в той форме, которую может воспринять. Поэтому сам ничего активно не подгоняю. И сейчас, когда перечитываю эту книгу, понимаю, что «духовного кризиса», в том смысле, какой вкладывает в это понятие Гроф, у меня не было. Всё проходило мягче. Словно бы меня бережно вели, не позволяя проявится тому, что я не готов воспринять. В течение уже многих лет у меня периодически возникает то, что Маслоу назвал «пиковые переживания» (последний раз было несколько дней назад и инициировалось вопросом Артура о вращении Земли, Солнца). Длится секунду-две не более. Передать словами нельзя. Но при этом у меня есть ощущение, что даже эти состояния протекают мягче и менее глубоко, чем могли бы. В течение многих лет я периодически испытываю словно бы электрические разряды в теле, или перед глазами возникают вспышки. Это бывает в основном, когда ложусь спать, и очень интенсивным было в период жизни в Москве. Мне эти ощущения нравится, но при этом, переживая их, за все годы я ни разу я не вспомнил о Кундалини. И опять, наверное, потому, что даже этот феномен проходит мягче, чем мог бы и потому не заставляет задуматься о своей природе. Я ведь сейчас начал разбираться, что к чему, лишь потому, что происшедшее было весьма мощным толчком к этому. Впрочем, ещё не знаю, к чему приведёт начавшийся процесс, хотя понимаю, что должно что-то последовать. Остаётся только доверять, что всё будет адекватным. В 1996 году, когда начался теневой процесс, само собой сложилось так, что через одну хорошую знакомую, мне дали место в общежитии строительного техникума. В результате, я жил один в комнате этого общежития, а Катя жила в другом студенческом общежитии. И лишь когда «тёмная ночь души» закончилась, я перебрался жить к ней. Теперь же рядом со мной Артур, Катя. Я хожу на работу, где трудятся психологи-профессионалы, в принципе имеющие информацию о возможности необычных состояний у человека, но вряд ли готовые адекватно воспринять их наличие у кого-то. Поэтому им легче будет отнести какую-либо неадекватность с моей стороны на счёт психиатрии, чем увидеть в ней созидательный процесс. Так что в настоящее время, в плане возможной помощи-поддержки, остаётся только Катя. Открылся ещё один момент: я пропустил кое-что важное в происходящем с Катей. Когда я три года назад приехал в Ярославль, помнится, я сразу же сказал ей, что мы устроены так, что пребывание рядом друг с другом накладывает на нас специфический отпечаток и, возможно, что процессы в ней, которые будут спровоцированы моим присутствием, не покажутся ей приятными. Впрочем, и во мне что-то происходит именно потому, что она и Артур рядом. Так вот я со всем упустил из виду, то есть не обратил внимания на то, что у Кати её сложные соматические состояния бывают двух видов: одни начинаются с неприятных ощущений в голове, а другие в животе. До телефонного разговора с тобой, я не рассказывал Кате о пережитом 25 мая. Рассказал лишь в воскресение, 29 мая. В ответ она рассказала мне, что у неё если «плохо» начинается с живота, то нередко начинается оно с ощущения каких-то вибраций, тряски в нём и страха, а потом всё это поднимается вверх. Через два дня после происшедшего со мной (когда она ещё не знала о пережитом мною ночью 25 мая), у неё такое начало очередного «плохо» сопровождалось страхом сойти с ума. — 163 —
|