|
Впрочем, ничья смерть не станет для Вас сигналом остановить безумную Вашу деятельность. Вы возьмете для своих целей кого-нибудь еще - с его благородного разрешения... или даже без такового, как практикуете в последнее время. И с новыми, что называется, силами приметесь "работать" с ним. Я не знаю, каким испытаниям Вы подвергаете других - например, Станислава Леопольдовича, - но сдается мне, что испытания эти чудовищны. Все последнее время меня интересует один лишь вопрос. Отдаете ли Вы себе отчет в том, чем это может кончиться? Или Вы не думаете о перспективах и живете лишь сегодняшними забавами? ...Сейчас я перечитал написанное - и вот думаю о том, зачем я обращаюсь к Вам. Вероятно, Вы просто интересны мне - тоже в смысле экспериментальном. С того момента, как я узнал о Вашем существовании, Вы сделались для меня своего рода психологическим феноменом, за которым я, оказывается, постоянно наблюдаю. И теперь я хотел бы - честно, в отличие от Вас, - предупредить: отныне я экспериментатор, а Вы для меня подопытный кролик. Вы не удосужшись поставить меня в известность о своих опытах - прощаю Вам все, что было, но при одном условии: теперь законы диктую я. Будьте готовы к этому. Искренне Ваш Петр Ставский Москва, 29 мая 1983 года" Петр нашел в тумбочке конверт, запечатал письмо. На конверте надписал крупными цифрами номер телефона: это ведь надо, чтобы кому-то так повезло с номером, почти сплошная бесконечность! Он откинулся-на-подушку и стал думать о бесконечности: бесконечность была пустыней в снегу. - Привет. Петр не открывал глаза: он знал, что пришла Эвридика. Она пахла водой и солнцем. - Привет, Петр. Как дела? - Нормально дела. А что на воле? - На воле тоже все нормально. - И долго еще там так будет - нормально? Эвридика посмотрела на тумбочку и увидела конверт. С восьмерками. - Не знаю, долго ли... - сказала она. - Боюсь, что нет. Я очень устала. Очень, Петр. - Конечно. - И, кажется, больше не могу... Аид Александрович не велел тебе ничего говорить - ты видел, я не говорила. Но я устала - не говорить. По-моему, сейчас я уже начну. - Я почти рад, что ты так устала. Я тоже устал - не знать. - На самом деле, неизвестно, что труднее. И то и другое трудно. Но сейчас все рушится. Петр, милый!.. А я не умею поправить, и я не понимаю - что можно, чего нельзя! - Но живы - все? "Все" - это был Станислав Леопольдович: остальные приходили в больницу. - Все? - Эвридика опустила глаза - почти-в-преисподнюю. - Я не знаю, как сказать. Потому что трудно определить, живы или уже нет... Он в летаргическом сне. Почти три недели... две с половиной. Аид взял его к себе в институт. Аид тоже не знает, когда кончится сон. И кончится ли он вообще... — 212 —
|