- Я от Эвридики знаю, - уточнил Петр. - А Эвридика это... - Эвридика - моя невеста. Она тоже смотрела передачу. Она сразу позвонила мне после концерта. Кстати, Эвридика тоже знает эту песню... про дол зеленый, йо-хо. Правда, без слов - только мелодию. Эвридика не изучала немецкий. А мотив помнит с детства. - М-да... - покачала головой Эмма Ивановна. - Я очень хотела бы поговорить с ней про дол зеленый... Со мной-то все понятно. Когда я была Клотильдой Мауэр... - Простите? - переспросил Петр. И - привкус мяты: опять мята? - Ну, раньше, давно, когда меня звали еще Клотильдой Мауэр... Почему Вы так смотрите? Петр не понимал про Клотильду Мауэр. Он не понимал настолько сильно, что фиалковые глаза Эммы Ивановны сделались совсем темными и она спросила - довольно сухо: - Что Вас конкретно удивляет? - Нет-нет, - сказал Петр. - Продолжайте, пожалуйста. Но-будь-осторожна. Я буду, буду осторожна, магистр! - А нечего продолжать! - со всевозможной беспечностью внезапно закончила Эмма Ивановна. Петр не понял исхода. Но Эмма Ивановна уже молчала - и невозможно было представить себе, что она когда-нибудь заговорит. Петр так и спросил: - Вы когда-нибудь заговорите или... или я сделал что-то не так? Но, поверьте, я не хотел. - От привкуса мяты сводило уже скулы. - Дело не в этом, - вздохнула Эмма Ивановна. - Просто Вы сказали: "Мне все известно", - и я поверила вам. Но теперь я сомневаюсь в том, что Вам все известно. И не знаю, как быть. - Значит так. - Петр закрыл глаза, чтобы собраться. - Я имел в виду восьмерки. Мне про восьмерки все известно. Эвридика... - Восьмерки - это что? - испугалась даже Эмма Ивановна. Теперь настала очередь Петра - замолчать. Теперь он смотрел на Эмму Ивановну темно. - Кажется, мы говорим о разных вещах, - подытожила она. - Но, по-моему, об одинаково страшных, потому что... Я не знаю почему, у меня просто такое ощущение. -У меня тоже. Ситуация сделалась дурацкой: Эмма Ивановна и Петр опасливо поглядывали друг на друга. Не решаясь ни на что. Первым не выдержал Петр. - Эмма Ивановна, может быть, мы расскажем друг другу все? Кажется, это единственный выход. Но-будь-осторожна. - Не знаю... Лучше дождаться его. Он скажет, как себя вести. Если... если вернется! - И - фиалковые слезы. Она вытерла их, эти слезы. Быстро и насухо. Спросила: - А Вы можете открыть мне вашу тайну только в обмен на мою? Дело в том, что я не уверена, разрешил ли бы мне Станислав Леопольдович... Это, в сущности, его тайна - во всяком случае, скорее его, чем моя. А у Вас тайна - чья? — 175 —
|