|
149 для авторитарной личности это все равно кошка... Как возникает этот тип? Что в нем от социального строя, от воспитания, что — от глубинных предрасполагающих свойств личности, от патологии, от генотипа? Сам Адорно, по психологическим убеждениям близкий к фрейдизму, видит в авторитарности результат эдипова комплекса: ранней враждебности к отцу, которая потом вытесняется из сознания и переносится на других. Такое толкование проясняет, пожалуй, одну сторону дела, для всех важную, но не для всех значимую. Фашистский режим взвращивает в людях авторитарность вовсе не обязательно через авторитет отца. (Кстати, среди авторитарных личностей много женщин.) Нет, вряд ли здесь однозначно... Попытаемся соотнести, зайдем сбоку — с психиатрии. В начале нашего века Петр Ганнушкин написал работу под названием «Религия, жестокость и сладострастие». В блестящем исследовании, которое царская цензура запретила печатать (оно было опубликовано во Франции), молодой психиатр доказывал, что религиозная нетерпимость, фанатизм, садизм, святошество, лицемерие, ханжество и половое исступление — явления одного порядка. Потом «симптомокомплекс» этот всплыл в описаниях так называемого «эпилептического характера». «С крестом в руке, Евангелием в руке, с камнем за пазухой...» Омерзительный облик: жестокий, вспыльчивый, льстивый, коварный, лживый, фанатичный, ханжа, сладострастный святоша, ревнивец, педант, лицемер, животный эгоист, страшно прилипчивый, вязкий, патологически обстоятельный. Да, такие эпилептики есть. Очень тяжелые... И вот скандально знаменитый Ломброзо объявляет эпилептика-дегенерата «врожденным преступным типом». Он же (внимание! — сам будучи эпилептиком и, что уж совсем скверно, евреем) выдвигает теорию гениальности как особой, высшей разновидности эпилепсии. Экстаз творчества — эквивалент припадка. Более чем внушительный ряд персон-подтвердителей: Магомет, Цезарь, Наполеон... Моцарт... Флобер, Достоевский... Толстой тоже страдал припадками... Что ни 150 гений, то психопат — и в падучей бьется или еще как-то дергается!.. Время потребовалось, чтобы . трезвые клиницисты убедились и поняли, что ни страшный характер, ни гениальность, ни вообще какие бы то ни было особенности, кроме припадков, для эпилептика не обязательны. Ну и гению не обязательно дергаться... Тот же, кто хочет узнать, что такое настоящая клиническая эпилепсия, как она широка и могуча, должен прочесть всего Достоевского. Сравнить князя Мышки-на, Смердякова, Ставрогина... Галерея эпилептиков в гениальном художественно-психологическом описании. Как они разнообразны, как вмещают все крайности человеческие. Но все вместе взятые, несравненно беднее самого Достоевского — лишь штрихи его многоликого автопортрета. Разумеется, постичь Достоевского через его эпилепсию нельзя, как вообще никого нельзя постичь только через болезнь (понять — можно, постичь нельзя). Но неистовое дыхание «священной болезни» слышится в каждой строчке... — 109 —
|