|
И этим человеком была Татьяна Анатольевна Тарасова. Повернуться к нам лицом ей было трудно, и она, чуть повысив голос, и все хорошо ее слышали, произнесла: —Рудольф Максимович! Я с Вами согласна! протянутой руки я ощущал весь день. Весь час
Всю тренировку он был мрачен и не сказал нам ни единого слова. Но работал прекрасно. А Плющенко выглядел неуверенным — и в катании, и в прыжках.
Мы заняли столик, но через минуту Татьяна Анатольевна сказала:
Шёл к раздевалке и думал — скажу два слова: «Мы в баре». А Татьяна Анатольевна сказала бы что-нибудь лишнее, типа: «Лёшенька...» Я открыл дверь, и он сразу поднял голову, и в глазах его не было ничего, похожего на ненависть! И я сказал: —Лёшенька, мы в баре. ...Сел рядом с тренером. Она испытывающе сверлила меня взглядом: —Ну что он? «Ох, этот Ягудин, — подумал я, — с ним не соскучишься!» А ответил:
А дискуссия с Галиной Яковлевной Змиевской 112
продолжилась уже на следующий день. Мы с Лешей вернулись в Деревню, и навстречу нам шли Галина Яковлевна и та ее ученица, которая пока не научилась ненавидеть. Секунду я любовался ее добрым лицом и счел себя обязанным сказать эти слова. Галина Яковлевна остановилась, выслушала меня и затем продолжила свой путь, не произнеся в ответ ни слова. А Лёша, когда я поравнялся с ним, спросил:
Мы вытащили четырнадцатый номер. Номер хороший, далеко не первый. Но Плющенко — семнадцатый. —Ну что же, — разговариваю я сам с собой, — Лёше говорить этого не надо. Он это понимает лучше всех.
А себя оценил сегодня только по одному параметру. Оценил свой имидж. Таким ли я сегодня был, каким должен быть за два дня до старта моего спортсмена, отвечал ли я всем его требованиям, не совершил ли какой-либо серьезной ошибки в своем общении с ним, не напряг ли его, не испортил ли настроения, не утяжелил ли — 57 —
|