Запрещенный Сталин

Косиор у меня никогда в кабинете не был, и с ним также по шпионажу я связи не имел. Эту версию я тоже выдумал. На доктора Тайц я дал показания просто потому, что он уже по­койник и ничего нельзя будет проверить. Тайца я знал просто потому, что, обращаясь иногда в Санупр, к телефону подходил доктор Тайц, называл свою фамилию. Эту фамилию на пред­варительном следствии я вспомнил и просто надумал о нем показания.

На предварительном следствии следователь предложил мне дать показания о якобы моем сочувствии в свое время «рабочей оппозиции». Да, «рабочей оппозиции» в свое время я сочувство­вал и об этом никогда не скрывал, но в самой оппозиции я уча­стия не принимал и к ним не примыкал. Когда вышли тезисы Ленина «О рабочей оппозиции», я, ознакомившись с тезисами, понял обман оппозиции, и с тех пор я был честным ленинцем.

Со Шляпниковым я встретился впервые в 1922 году, когда приезжал к нему на хлебозаготовки. После же я Шляпникова никогда не встречал.

О моей вражде к Пятакову я уже сообщал следствию. В 1931 году Марьясин пытался нас помирить, но я от этого от­казался.

В 1933—1934 годах, когда Пятаков ездил за границу, он пере­дал там Седову статью для напечатания в «Соцвестнике». В этой статье было очень много вылито грязи на меня и на других лиц. О том, что эта статья была передана именно Пятаковым, устано­вил я сам.

Таким образом, имея эти инциденты с Пятаковым, я никогда не мог поддерживать с ним связи, и мои показания об установ­лении антисоветской связи с Пятаковым также являются вымыс­лом.

С Марьясиным у меня была личная, бытовая связь очень дол­го. Марьясина я знал как делового человека, его мне рекомендо­вал Каганович, но потом я с ним порвал отношения. Будучи аре­стованным, Марьясин долго не давал показаний о своем шпио­наже и провокациях по отношению к членам Политбюро, поэтому я и дал распоряжение «побить» Марьясина. Никакой ан­тисоветской связи с группами и организациями троцкистов, пра­вых и «рабочей оппозиции», а также ни с Пятаковым, ни с Ма­рьясиным и другими я не имел.

Никакого заговора против партии и правительства не органи­зовывал, а наоборот, все зависящее от меня я принимал к рас­крытию заговора. В 1934 году я начал вести дело «О кировских событиях». Я не побоялся доложить в Центральный Комитет о Ягоде и других предателях ЧК. Эти враги, сидевшие в ЦК, как Агранов и другие, нас обводили, ссылаясь на то, что это дело рук латвийской разведки. Мы этим чекистам не поверили и застави­ли открыть нам правду об участии в этом деле протроцкистской организации. Будучи в Ленинграде в момент расследования дела об убийстве С. М. Кирова, я видел, как чекисты хотели замазать это дело. По приезде в Москву я написал обстоятельный доклад по этому вопросу на имя Сталина, который немедленно после этого собрал совещание.