|
Сотрудник НКВД ст. лейтенант госбезопасности (Кедров) 28 января 1939 г.». На рапорте резолюция: «т. Меркулову! Переговорите со мной. Л. Берия. 2 февраля 39 года». 1 февраля 1940 года майор госбезопасности заместитель начальника Следственной части НКВД СССР Сергиенко утвердил обвинительное заключение по делу Ежова. Ему предъявлялось пять основных обвинений. 1. Являлся руководителем антисоветской заговорщической организации в войсках и органах НКВД. 2. Изменил Родине, проводя шпионскую работу в пользу польской, германской, японской и английской разведок. 3. Стремясь к захвату власти в СССР, подготовлял вооруженное восстание и совершение террористических актов против руководителей партии и правительства. 4. Занимался подрывной, вредительской работой в советском и партийном аппарате. 5. В авантюристско-карьеристских целях создал дело о мнимом своем «ртутном» отравлении, организовал убийство целого ряда неугодных ему лиц, могущих разоблачить его предательскую работу, и имел половые отношения с мужчинами (мужеложство). Он требовал, просил, умолял о свидании «с кем-либо из лиц Политбюро», чтобы «рассказать ему всю правду». Что же хотел довести «железный нарком» до сведения Политбюро? Наверное, считал, что ему отомстили неразоблаченные враги народа в ЦК и в НКВД за то, что он беспощадно уничтожал их сообщников. Их имена он, наверно, и хотел сообщить Политбюро. Подсудимому Ежову предоставили последнее слово перед вынесением Военной коллегией приговора по его делу. Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940 года «Я долго думал, как пойду на суд, как буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь — это рассказать все правдиво и по-честному. Вчера еще в беседе со мной Берия сказал: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена». После этого разговора с Берия я решил: лучше смерть, но уйти из жизни честным и рассказать перед судом действительную правду. На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жиз- ни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен... — 257 —
|