|
Здесь необходимо сделать два замечания. Первое замечание. Эта схема дает нам отнюдь не действительное решение, но лишь его разработку и одну из его частей. Из нее мы узнаем, что способ действия взаимодействующих надстроек выражается в бесконечно малых «событиях и вещах», т. е. в соответствующих «случайностях». Мы видим, что именно на уровне этих «случайностей» должна обнаружиться возможность обоснования искомого решения, поскольку цель этих случайностей заключается в том, чтобы ввести в игру противоположное понятие — (экономическую) необходимость, детерминирующую в конечном счете. Но такое решение остается половинчатым, поскольку отношение между этими случайностями и этой необходимостью не обосновано и не эксплицировано; поскольку (и здесь мы имеем дело с полным отрицанием этого отношения и связанной с ним проблемы) Энгельс изображает необходимость как совершенно внешнюю по отношению к этим случайностям (как движение, которое в конце концов прокладывает себе дорогу среди бесконечного числа случайностей). Но в таком случае нам остается неизвестным, действительно ли эта необходимость есть необходимость этих случайностей, а если это действительно так, почему она есть эта необходимость. Этот вопрос остается здесь без ответа. Второе замечание. Кажется весьма странным, что Энгельс в этом тексте описывает формы надстройки как источник бесконечности микроскопических событий, внутреннюю связь которых нельзя постичь (а следовательно, можно проигнорировать). Поскольку, с одной стороны, то же самое можно сказать и о формах базиса (ведь вполне можно сказать, что детали микроскопических экономических событий непостижимы и потому могут быть сброшены со счетов!) Но кроме того, эти формы как таковые суть именно формы, а значит — не только принципы реальности, но и принципы постижимости своих эффектов. Они вполне познаваемы, и как раз поэтому они представляют собой прозрачное основание связанных с ними событий. Почему же тогда Энгельс столь быстро проходит мимо этих форм, мимо их сущности и роли и останавливается лишь на микроскопической пыли их эффектов, которые нельзя познать и можно проигнорировать? Более того: разве не является это сведение до статуса мельчайших случайностей абсолютной противоположностью реальной и эпистемологической роли этих форм? И разве не предлагает нам Маркс, на которого ссылается Энгельс в этом тексте, в «18–м брюмера» как раз анализ взаимодействия этих «различных факторов», т. е. вполне постижимый анализ их эффектов? Маркс, однако, не смог бы провести это «доказательство», если бы он не проводил строгого различения между историческими эффектами этих факторов и их микроскопическими эффектами. В самом деле: формы надстройки действительно служат причиной бесконечного числа событий, однако отнюдь не все эти события являются историческими (см. фразу Вольтера: у всех детей есть отцы, но отнюдь не у всех «отцов» есть дети), таковыми являются лишь те из них, которые упомянутые «факторы» удерживают, выбирают, короче говоря, производят как исторические (приведем лишь один пример: любой политический деятель, занимающий пост в правительстве, принимая во внимание свою политическую линию, а также доступные ему средства действия, выбирает среди всех событий те, которые он возводит в ранг исторических, — даже если этот выбор заключается в решении о подавлении демонстрации!). Итак, на этом первом уровне 1) мы еще не имеем подлинного решения, и 2) «результат» (monnayage) воздействия форм надстройки (о которых здесь идет речь) в бесконечности микроскопических эффектов (непостижимых случайностей) не соответствует марксистской концепции природы надстроек. — 68 —
|