История западного мышления

13. Сложную роль во всем этом играли также светский и чиновничий харак­тер иерархии французского духовенства. Верхние эшелоны духовенства были представлены, как правило, младшими сыновьями аристократов; свое место они воспринимали как синекуру, и стиль их жизни в основном не отличался от стиля жизни светских аристократов. На этих «этажах» Церкви религиозное рвение встречалось крайне редко, вызывая по меньшей мере недоумение. Казалось, ин­тересы официальной Церкви лежат не столько в исполнении пастырской миссии религиозного спасения, сколько в усилений ортодоксии и в сохранении полити­ческого влияния. Дело усложнялось еще и тем, что сами представители аристо­кратического духовенства все более приветствовали идеи просветительского рационализма, тем самым способствуя укреплению светских сил внутри церков­ных устоев. См.: Jacques Barzun, «Society and Politics» в: «The Columbia History of the World», edited by John A. Garraty and Peter Gay (New York: Harper & Row, 1972), 694-700.

14. «Те, кто вознамериваются одновременно служить и Богу, и Мамоне, вскоре обнаруживают, что Бога нет» (Logan Pearsall Smith).

15. Христиане оспаривали подобный взгляд: в их толковании эта заповедь оз­начала скорее «распоряжение», нежели «порабощение», в котором отражалось отчуждение, последовавшее за Грехопадением.

ЧАСТЬ VI. Трансформация нового времени

1. На основании Второго предисловия Канта к «Критике чистого разума» многие повторяли, что Кант называл свое прозрение «коперниковской револю­цией» (например, Карл Поппер, Бертран Рассел, Джон Дьюи и 15-е издание «Британской энциклопедии», наряду с прочими). Однако Коен в своей книге «Революция в науке» пишет, что, по всей видимости, это утверждение не при­надлежало самому Канту. («Revolution in Science» [Cambridge: Harvard University Press, 1985], 237 — 243.) С другой стороны, Кант недвусмысленно сравнивал свою философскую стратегию с астрономической теорией Коперника, и если даже выражение «коперниковская революция» возникло много позже и Коперни­ка, и Канта,— тем не менее, ни выражение, ни сравнение не лишаются от этого своей точности и емкости.

2. «Я с уверенностью могу сказать, что квантовую механику не понимает никто» (Richard Feynman).

3. Цит. по: Huston Smith, «Beyond the Post-Modern Mind», rev.ed (Wheaton, Ill.: Quest, 1983), 8.

4. Идеи Куна, впервые изложенные им в «Механизме научных переворотов» (1962), отчасти выросли из достижений в изучении истории науки, совершенных поколением раньше, в частности в трудах Александра Куаре и А. О. Лавджоя. Не менее весомыми оказались и крупные достижения в рамках академической фило­софии, связанные, например, с целями позднего Витгенштейна и развитием ар­гументации логического эмпиризма от Рудольфа Карнапа до У. В. О. Квайна. Последняя по существу поддерживает кантовское положение, принявшее здесь несколько относительный характер: в конечном итоге, нельзя логически выводить сложные истины, из простейших элементов, основанных на непосредственных ощущениях, поскольку простейшие чувственные элементы всегда определяются онтологией особого языка, тогда как существует великое множество языков, при­чем каждый из них обладает своим собственным, несхожим с другими способом конструирования действительности, и каждый сугубо избирательно вычленяет и осмысливает описываемые им предметы. И выбор конкретного языка зависит, в конце концов, от намерений самого человека, а не от каких-то объективных «факторов», каковые сами по себе создаются теми же самыми теоретическими и языковыми системами, сквозь призму которых эти факты и оцениваются. Все так называемые «сырые данные» на деле уже подвергнуты теоретической обработке. См.: W.V.O. Quine, «Two Dogmas of Empiricism», в: «From a Logical Point of View», 2nd ed. (New York: Harper & Row, 1961), 20 — 46.