История западного мышления

Но деятельность схоластиков вовсе не сводилась к возрождению и хрис­тианской переработке греческих идей. Именно схоластики провели исчерпы­вающее исследование этих идей и их критический анализ и выдвинули свои альтернативные идеи — в частности, предпосылки к определениям инерции и ускорения, представление о равномерном ускорении свободно падающих тел, гипотетические положения о движении Земли,— все это стало основой для того, чтобы современная наука начиная с Коперника и Галилея присту­пила к выстраиванию своей парадигмы. И, пожалуй, наиболее важные пос­ледствия имели не своеобразие теоретических нововведений схоластиков и не возвращение ими к жизни эллинской мысли, но та не столь легко уловимая экзистенциальная позиция, которая от средневековых мыслителей перешла к их современным потомкам, а именно — теологически обоснованная и проч­но внедрившаяся уверенность в том, что богоданный разум человека наделен способностью постижения природного мира и что познание составляет его религиозный долг. Интеллектуальная нить, связующая человека с животво­рящим Логосом, привилегированное положение, в которое его ставит обла­дание божественным светом разума (вспомним lumen intellectus agentis Акви­ната),— с христианской точки зрения, были основанием для познания человеком Космоса. Декартовское представление о естественном свете чело­веческого разума было прямым развитием (правда, отчасти секуляризирован­ным) этого томистского образа. Изречение Аквината, приведенное им в «Summa theologica»*,— «авторитет есть наихудший метод доказательства» — станет важнейшим для будущих поборников независимого мышления. Со­временный рационализм, натурализм и эмпиризм — все это имело корни в схоластике.

Однако схоластика, с которой столкнулась натурфилософия XVI и XVII веков, была уже одряхлевшей системой, от которой разило начетничеством и морализаторством, что никак не отвечало духу времени. Она более не по­рождала никаких — или почти никаких — идей. Одержимость авторитетом Аристотеля, чрезмерная увлеченность утонченными словесными разграниче­ниями и логическими увертками, неспособность систематически проверять теории практическими опытами — все это характеризовало позднюю схолас­тику как устаревшее и закосневшее мировоззрение, интеллектуальный авторитет которого надлежало немедленно ниспровергнуть, иначе отважной, как Геракл, науке грозило быть задушенной еще во младенчестве. С появлением Бэкона, Галилея, Декарта и Ньютона авторитет схоластики был решительно низринут, и она безвозвратно утратила былые позиции. С той поры наука и философия могли продолжать свое шествие, не нуждаясь более ни в теоло­гическом оправдании, ни в божественном свете внутри своего интеллекта, ни в пугающе громадных сверхсистемах схоластической метафизики и эпис­темологии.