|
Наглядным примером этому может служить сама личность Ницше. Ницше широко использует героику одиночества – эту крайнюю форму самоотчуждения, чтобы указать на свое положение в коммуникации с собой и другими. Такие термины как «субъект», «личность», «центр духовной жизни», «сознание» не пригодны в описании подобного опыта: онтологическое одиночество не имеет автора, как не существует ни его субъекта, ни его персонифицированного именования (некто по имени Ницше является одиноким). Одиночество для Ницше – особое состояние бытия, в котором коммуникации не имеют никаких трансцендентных гарантий, бытия без Бога. Вот почему сам одинокий Ницше менее всего стремится апеллировать к произволу внешних сил или индивидуальному выбору. Одиночества не желают, оно предпослано и только поэтому желаемо. Сущность трагического очищения сводится у Аристотеля к облечению и разгрузке души от ненужного баланса. Значит, катарсис есть связанное с приятным чувством облегчения освобождение от накопившихся в душе губительных эмоций, есть способ преодоления одиночества. Механику катарсиса показал Ч. Дарвин. Он определил катарсис как «противочувствие» (аффекты противоположного свойства), создаваемое структурой трагедии, которое посылает «противоположные импульсы к противоположным группам мускулов». Происходит задержка аффектов, «короткое замыкание» и уничтожение противоположных родов чувств. Эта задержка аффектов достигается через ситуацию «молчания» – компоненты катарсиса как некого промежутка времени для осознания зрителем своего катарсиса. В трагедии мы всегда имеем дело с нарастанием противоположных чувств. Трагическое чувство двойственно. Основой трагического является двойственность подавленности и возбуждения. «В своем целом трагическое впечатление представляет один из самых высоких подъемов, на который способна человеческая природа, потому что через духовное преодоление глубочайшей боли возникает чувство триумфа, не имеющего себе равного»[38]. Катарсис представляет собой сложное превращение чувств, носящее в себе моральное действие; «превращение» страстей в добродетельные наклонности; переход от неудовольствия к удовольствию. Сократ говорил, что «мы, люди, не можем познать реальное, поскольку душа не может выйти наружу, а остается замкнутой в своих состояниях – существует наподобие осажденного города»[39]. Этими словами греки выразили мысль о том, что мы не можем выйти наружу; в этом пленном бытии для себя содержится новая реальность, более прочная и основательная, чем внешняя. И трагедия происходит в глубине человеческой души. А что находится вне нас? Что это? Конфигурация и очертания простирающегося вне нас пространства, с его правилами и неустойчивостью, с тем, что может быть названо «действительностью», которая, впрочем, как подметил Ф. М. Достоевский, «всегда отзывается сапогом, даже при самом ярком стремлении к идеалу»[40]. Или так уж устроен сам взор, что ищет и находит причиняющие душе боль и страдание, заставляя ее «работать» в некотором режиме надрыва, когда не просто мысль, но лишь подвиг мысли пролагает путь спасения. — 29 —
|