Тошнота

камень, как растение, как микроб. Моя жизнь развивалась стихийно, в самых

разных направлениях. Иногда она посылала мне невнятные сигналы, в других

случаях я слышал только смутный, ничего не значащий шум.

А для этого безупречного красавца, ныне покойного Жана Пакома, сына

Пакома из Комитета Национальной обороны, все было по-другому: биение его

сердца и глухие шумы всех его прочих органов являлись ему в форме

сиюминутных, отчетливых прав. В течение шестидесяти лет он неуклонно

осуществлял свое право на жизнь. Великолепные серые глаза! Ни разу ни

малейшее сомнение не замутило их. И ни разу Паком не ошибся.

Он всегда выполнял свой долг, каждый свой долг -- сыновний долг, долг

супруга, отца, начальника. И неуклонно требовал своих прав: ребенком --

права на хорошее воспитание в дружной семье, права наследника незапятнанного

имени и процветающего дела; супругом -- права на заботу и нежное внимание,

отцом -- права на почтение, начальником -- права на безропотное повиновение.

Ибо право всегда оборотная сторона долга. Пакома наверняка никогда не

удивляло, что он так необыкновенно преуспел (сегодня Пакомы -- самое богатое

семейство Бувиля). Он никогда не говорил себе: "Я счастлив" -- и

удовольствиям предавался, конечно, соблюдая умеренность, объясняя: "Я

расслабляюсь". Таким образом удовольствие, возведенное в ранг права, теряло

свою вызывающую суетность. Слева чуть повыше его голубоватой седины я

заметил книги на этажерке. Переплеты были великолепны -- без сомнения

классики. На сон грядущий Паком наверняка прочитывал несколько страниц

своего "старины Монтеня" или оду Горация на латыни. Иногда, чтобы быть в

курсе, он, вероятно, брал почитать какой-нибудь современный опус. Так он

познакомился с Барресом и Бурже. Через несколько минут он откладывал книгу.

И улыбался. Его взгляд, утратив свою завидную зоркость, подергивался даже