Символический обмен и смерть

валентов и их регулирование как безразличных объектов. Это не насильственно-физическая гибель, это безразличная взаимоподста­новка жизни и смерти, нейтрализация как жизни, так и смерти в послежитии, то есть в отсроченной смерти.

Труд есть медленная смерть. Обычно это понимают в смысле физического истощения. Но следует понимать это иначе: труд не противостоит как та или иная смерть — «осуществлению жизни» (та­ков идеалистический взгляд на дело), он противостоит как медленная смерть — смерти насильственной. Такова символическая реаль­ность. Труд как отсроченная смерть противостоит немедленной смер­ти в жертвоприношении. Вопреки всяким благодушным или «рево­люционным» воззрениям типа «труд (или же культура) есть противо­положность жизни», следует стоять на том, что единственная альтернатива труду — не свободное время или же не-труд, а жертво­приношение.

Все это проясняет генеалогия раба. Первоначально военноп­ленного просто-напросто умерщвляли (тем самым делая ему честь). Потом его начинают «щадить» и сохранять (conserver — поэтому он servus [раб]) в качестве добычи и престижного имущества; он стано­вится рабом и занимает место среди предметов домашней роскоши. Лишь много позже его приставляют к подневольной работе. Однако он еще не «трудящийся», так как труд появляется лишь на стадии крепостного или же раба-отпущенника, который наконец-то освобож­ден от нависающей угрозы смертной казни; зачем освобожден? а вот именно для труда.

Итак, труд всегда вдохновляется отсроченной смертью. Он и есть отсроченная смерть. Все решает ритм смерти — медленной или насильственной, безотлагательной или отсроченной: именно этим ра­дикально разграничиваются два типа организации — экономическая и жертвенная. Наша жизнь бесповоротно помещена в рамки первой, укорененной в беспрестанном «отлагании» [diff?rence] смерти.

Этот сценарий никогда не менялся. Трудящийся всегда остает­ся человеком, которого не стали казнить, которому отказали в этой чести. И труд предстает прежде всего как знак унижения, когда чело­века считают достойным одной лишь жизни. Капитал эксплуатирует трудящихся до смерти? Парадоксальным образом, худшее, что он с ними делает, — это отказ в смерти. Отлагая их смерть, он превращает их в рабов и обрекает на бесконечное унижение — жить в труде.

В подобных символических отношениях сама субстанция труда и эксплуатации безразлична; господин всегда обретает свою власть прежде всего благодаря отсрочке смерти. Таким образом, власть, воп­реки бытующим представлениям, — это вовсе не власть предавать