Сущностное восприятие слова. Книга 1

Теперь переходим к общему завершающему смысловому суммированию. В результате мы имеем, что

«теневое давление» — это процесс двустороннего взаимно­го проявления силы, находящийся в состоянии малой различаемости.

28 июля 2000 года

Санкт-Петербург

ПОЧЕМУ ЧУВСТВЕННО ОРИЕНТИРОВАННОЕ СОЗНАНИЕ

ВОСПРИНИМАЕТ НОВОЕ СЛОВО

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО КАК ПРОИЗВОЛЬНОЕ НАИМЕНОВАНИЕ

ВНОВЬ ВОСПРИНИМАЕМОГО ЯВЛЕНИЯ?

Надейся, верь и жди всегда,

И не держи на сердце неудачу.

Мечты сбываются тогда, когда

Мы знаем, что мы значим!

Павел Ларионов

Вот многие говорят, что вновь появившееся слово — это всего лишь произвольное наименование, и не более того, что между вновь возникшим явлением и его называнием нет ни­какой принципиальной связи. Но так ли это на самом деле? Давайте размышлять. Когда кто-то создает что-либо новое, скажем, изобретает еще никому не известный прибор, напри­мер ЛАЗЕР, то этот кто-то сначала неизбежно воспринимает в уме ОБРАЗ будущего явления. Иное, по понятным причинам, невозможно в принципе. То есть изобретаемое сначала воз­никает в голове изобретателя, просто говоря, «из ниоткуда». Далее идет освоение и воплощение в том или ином матери­але задуманного. И наконец, изобретатель начинает размыш­лять над наименованием им содеянного. И здесь происходит опять же некое ОЗАРЕНИЕ. И оно тем ярче, чем содеянное новее. Иначе выражаясь, процесс наименования чего-либо вовсе не такой уж произвольный процесс, как думают мно­гие. Ведь назвать что-то по уже известной людям ситуации, свойству либо функции достаточно просто. Скажем, вновь со­зданную установку для уборки снега легко назвать, к приме­ру, СНЕГОСБОРЩИКОМ. Но если речь идет о доселе неведо­мом явлении, то в таком случае придется напряженно вопро­шать: как назвать мысленный, а затем и воплощенный вовне себя образ чего-либо. И здесь ранее обретенный опыт уже вряд ли, как говорится, сгодится. Но тогда возникает вполне обоснованный вопрос: за счет чего или каким образом удастся придумывать название новому явлению? Ведь все разговоры о гениальности либо талантливости просто уводят в сторону от сути проблемы. Иначе говоря, записывая причину появления нового слова на счет гениальности (талантливости), мы сами себя обманываем. Другое дело, что гениальность (талантливость) способствует появлению нового слова, что вполне очевидно, тогда как утверждение, что гениальность — это причина нового слова, есть только свидетельство неумения думать. Ведь гени­альность, как и талантливость, есть лишь способность, тогда как само по себе наименование чего-либо абсолютно нового подобно уже ЧУДУ. Это так потому, что имеющееся богатство опыта никак не может само по себе воспроизвести то, что в нем еще отсутствует. Но тогда получается, что новое слово бук­вально откуда-то снисходит в сознание гения по готовности последнего к его восприятию. Если последнее справедливо, то в таком случае на каком основании мы легко считаем, что воз­никшее вдруг слово как наименование нового явления есть слово случайное и не связанное своей сутью (смыслом) с самим наблюдаемым через чувство явлением? Ведь такое суждение есть суждение как минимум некорректное, а как максимум есть про­сто невежество в его законченном виде. Ну хорошо, — скажет кто-то, — мы не правы, а вы что можете предложить взамен? Давайте вновь размышлять. Если мы признаем, что называть новое слово просто случайным и пустым образованием есть ошибка, то тогда, логически рассуждая, остается одно — при­знать, что новое слово, во-первых, не пустое, во-вторых, оно строго связано своим смыслом с именуемым явлением. Если последнее утверждение нами принимается как утверждение логичное, то тогда еще остается признать, что оно (новое сло­во) в свернутом виде уже содержит в себе само называемое явление как проект, обладающий предельно конкретными и характерными свойствами. Иное опять вернет нас к исходному состоянию — состоянию восприятия слова как никчемного, а значит, пустого образования. Но ведь пустого (бессмысленно­го) образа нет и быгь не может.