Рассказ?

Она ушла, вот мое главное впечатление от остальной части вечера. Я вновь задумался о девушке, сообщившей мне утром о своей свадьбе. Она работала в банке, и я знал, где она живет, совсем рядом, на рю М. (на которой впоследствии случаю было угодно дважды меня чуть не поселить). Я отправился к ее дому, в котором в то время размещалась и редакция одного политического еженедельника. На лестнице — в этом старом, обветшалом доме была весьма импозантная лестница — мне по плечам прошелся ледяной сквозняк, меня охватила усталость, я проклинал приведший меня туда порыв. К тому же я не очень хорошо помнил, где находится ее квартира, и принялся стучать или звонить в одну дверь за другой, но никто мне не отвечал, и я бесцельно ткнулся в какую-то из них. И вот, слегка меня напугав, дверь отворилась, и за нею оказалось какое-то темное пространство (лампочка на лестнице как раз отключилась), что вконец меня напугало, поскольку я решил, что попал не в ту квартиру. Я бывал у нее всего несколько раз; жила она в одной — без прихожей — комнате, разделенной пополам большим занавесом, одна сторона — дневная, другая ночная. Теперь я могу сказать, откуда знал эту молодую женщину. Она уже была замужем, и муж ее из-за легочной болезни провел несколько лет там, где несколько недель довелось провести и мне. Там-то я ее и увидел. Через шесть лет я вновь увидал ее через витрину магазина. Некто совершенно исчезнувший — и вдруг, внезапно, возникший перед вами за стеклом — становится фигурой незаурядной (если не наводит на вас тоску). С полминуты С(имона) Д. вызывала у меня огромное удовольствие, удовольствие, которое даже представлялось с некоторых сторон чрезмерным, безрассудным, и из-за этих тридцати секунд я сдружился с нею намного сильнее, чем когда-либо мог представить. Насколько могу об этом судить, у нее было много достоинств: простая, смелая, она ничего не принимала от богатой семьи мужа и была исполнена некой основательности, которая превращала ее в прекрасную, неиспорченную натуру, — но также и доходящих до грубости порывов откровенности; в остальном, мне кажется, вела она себя вполне нормально. По правде, после того как мне выпала удача увидеть ее через стекло, я за все время встреч с ней думал только о том, как бы вновь сподобиться благодаря ей того “огромного удовольствия” и к тому же стекло разбить. Когда она вышла из магазина и узнала меня, первыми ее словами были: “Знаете, Симон умер (у них были почти одинаковые имена), никогда не говорите мне о нем”. Она была в самом деле очень к нему привязана, ее слова это доказывают.