|
Но наше воображение сопротивляется этому. И ненависть тоже сопротивляется. «Если бы Спиноза был современником массовых уничтожений людей, – сказал однажды коллега, – то на свете не было бы ни одного спинозиста. Побывай Спиноза в Освенциме, он уже не сказал бы: “Не высмеивать, не оплакивать, не ненавидеть, но понимать”. После Освенцима простить не значит понять. Вернее сказать, мы никогда не сможем этого понять, потому что понимать тут нечего. Бездны чистого зла не поддаются пониманию». Так ли это на самом деле? Не много ли чести – считать это зверье непознаваемым и непостижимым? Да ну? Эйнштейна мы понять в состоянии, Моцарта тоже, а эсэсовца нет? Значит, жизнь рациональна, а ненависть – нет? Любовь понять можно, а жестокость нельзя? Низводя концлагеря до идеи абсолютного иррационализма, мы признаем правоту (пусть только по одному этому пункту, но и это чересчур) тех иррационалистов, которые их построили и использовали. Чего стоил бы разум, если бы он был в состоянии понять только тех, кто разумен? Нацизм не разумен, но он вполне рационален , как и любое явление действительности. Разум не может его одобрить, но это не снимает с него обязанности изучить и объяснить его. И чем еще занимаются наши историки? И как по-другому с ним бороться? Здесь особенно важно различать милосердие и забвение. Традиция говорит, что простить можно все. Представители нового времени с этим в принципе согласны. Вот что пишет Янкелевич: «Прощение не спрашивает, достойно ли преступление прощения, достаточен ли срок наказания и успела ли утихнуть обида. Нет такой страшной вины, которую нельзя было бы простить. Всемогущему помилованию доступно все! В этом смысле прощение всесильно. Там, где множится грех, прощение множится стократно, если верить Апостолу Павлу. Если существуют такие страшные преступления, что никакого тюремного срока не хватит, чтобы их искупить, остается надежда на прощение. Прощение и существует для таких исключительных, неизлечимых случаев». При этом очевидно, что нельзя забыть о преступлении, как нельзя забыть о нашем долге верности его жертвам и о необходимости бороться с современными преступниками и последователями вчерашних преступников. Янкелевич в своей книге «Прощение» подробно объясняет это. Тем не менее одна тема остается зиять открытой раной. Следует ли прощать тех, кто никогда не просил о прощении? Янкелевич уверен, что нет. «Смысл прощению придает раскаяние виновного, особенно – его угрызения совести, так же как только отчаяние придает смысл помилованию. Прощение не предназначается ни довольным собой людям с чистой совестью, ни нераскаявшимся преступникам. Прощение существует не для свиней. Прежде чем обсуждать вопрос о прощении, надо, чтобы виновный перестал отрицать свою вину и признался в содеянном, не оправдывая себя обстоятельствами, а главное – не перекладывая вину на своих жертв. Это необходимый минимум. Ведь для того, чтобы мы кого-то простили, надо, чтобы этот кто-то попросил у нас прощения. С какой стати нам прощать тех, кто не сожалеет о своих чудовищных преступлениях? И если неискупленные преступления суть единственные, нуждающиеся в прощении, то нераскаявшиеся преступники ни в каком прощении не нуждаются». — 82 —
|