|
Добросовестность – это искренность одновременно и транзитивная, и рефлексивная. Она регулирует (или должна регулировать) наши взаимоотношения с другими людьми и с самими собой. Она требует, чтобы в отношениях между людьми и в отношении человека к самому себе было как можно больше правды и подлинности и, соответственно, как можно меньше трюкачества и умолчаний. Абсолютной искренности не существует, как не существует абсолютной любви или абсолютной справедливости, но это не запрещает стремиться к тому и другому, прилагать для этого усилия и иногда хоть немного к ним приближаться. Добросовестность и есть это усилие, и как таковое уже является добродетелью. Если угодно, это интеллектуальная добродетель, поскольку она обращена на истину, но в то же время она затрагивает всего человека целиком (истинно все, даже наши ошибки, ибо они суть истинные ошибки, даже наши иллюзии, ибо они суть истинные иллюзии), его душу и тело, его мудрость и его безумства. Добросовестность также является добродетелью всех людей умственного труда вообще и философов в частности. Тот, кому не хватает добросовестности, и тот, кто считает ее для себя необязательной, недостойны называться философами, чтобы не дискредитировать это имя. Мысль – не только ремесло или развлечение. Это требование, человеческое требование, и, может быть, первая добродетель человечества как вида. Отмечено, что создание языка само по себе не создает никаких истин (поскольку все истины вечны), зато оно привносит в человеческое существование кое-что новое: возможность не только хитрить и вводить в заблуждение, что свойственно и животным, но и возможность лгать. Человек говорящий есть человек лгущий. Человек – это животное, способное лгать. Вот он и лжет. И поэтому добросовестность логически возможна и нравственно необходима. Мне скажут, что добросовестность ничего не доказывает, и я не стану с этим спорить. Разве мало на свете искренних мерзавцев? Разве мало гнусностей творится их руками? Возьмем фанатика – уж в чем в чем, а в неискренности его никак не обвинишь. Мир переполнен тартюфами – имя им легион, однако их все-таки меньше, чем савонарол, и они не так опасны (40). Добросовестный нацист остается нацистом, и какое нам дело до его искренности? Подлинный негодяй, он и есть негодяй, что нам за дело до его подлинности? Подобно верности и храбрости, добросовестность не является самодостаточной или полной добродетелью. Она не заменяет справедливости, великодушия и любви. Но попробуем представить себе недобросовестную справедливость. Или недобросовестную любовь. Или недобросовестное великодушие. Очевидно, что они перестанут быть справедливостью, любовью и великодушием, изъеденные изнутри лицемерием, ослеплением и лживостью. Ни одна добродетель не истинна без добродетели подлинности. Добродетель без добросовестности – это недобросовестность, а уж она точно не относится к добродетелям. — 126 —
|