|
Я не собираюсь подробно останавливаться на этой энциклике, которая не представляется мне важной. Поскольку исторические обстоятельства (во всяком случае, на Западе в ближайшей и в средней перспективе) делают крайне невероятным возврат к инквизиции, к позиции Церкви, даже столь нетерпимой, следует относиться с терпимостью. Мы уже показали, что основанием для того, чтобы объявить ту или иную позицию, то или иное поведение нетерпимым, может служить только его опасность (а не терпимость или нетерпимость его носителей). Да здравствует современность! Да здравствуют страны, в которых Церковь перестала источать угрозу! В наше время нельзя сжечь Джордано Бруно! Впрочем, я процитировал эту папскую энциклику лишь в качестве примера, чтобы показать, что практический догматизм, даже в самых мягких его формах, всегда ведет к нетерпимости. Если ценности истинны и всем известны, о них нечего спорить: тот, кто не разделяет наши ценности, тот заблуждается. Следовательно, если он и заслуживает, чтобы к нему относились терпимо, то лишь постольку, поскольку иногда мы терпим невежд и дураков. Какая же это терпимость? Но вот те, кто считает, что ценность и истина суть понятия разных порядков (первая относится к желанию, вторая – к знанию), в самом этом различии видят дополнительную причину быть терпимыми: даже если бы мы получили доступ к абсолютной истине, это ни в коем случае не могло бы заставить всех без исключения разделять одни и те же ценности, иначе говоря, вести одинаковый образ жизни. Знание, направленное на бытие, ничего не говорит о том, как нужно себя вести: знание не судит и не отдает приказов! Да, истина необходима всем, но она никому ничего не навязывает. Даже если бы Бог существовал, почему мы обязаны были бы во всем с ним соглашаться? И кто дал бы мне право, независимо от того, существует Бог или нет, навязывать свои желания, свою волю или свои ценности людям, которые их не разделяют? Нам нужны общие законы? Конечно! Но только в тех областях, которые являются для нас общими! Какое мне дело до сексуальных причуд того-то и того-то, если они оба взрослые люди и практикуют их по взаимному согласию? Что касается общих законов, то они, разумеется, необходимы (чтобы избежать худшего и защитить слабых), и следить за ними должны политика и культура, которые всегда относительны, конфликтны и изменяемы, а не какая-то там абсолютная истина, навязанная нам неизвестно кем и дающая нам законное право навязывать ее другим. Истина одна для всех. Желание – нет. И воля – нет. Это не значит, что желания и воля никогда не сближают людей – это было бы в высшей степени странно, поскольку у нас у всех одинаковое тело и в общем-то одинаковый разум (который, не заменяя собой мораль, все же играет в формировании морали важную роль), а теперь уже и все более сходная культура. Но подобное сходство желаний и единство волевых устремлений, подобное сближение цивилизаций, если оно имеет место, возникает вовсе не в результате знания: оно является историческим фактом, то есть фактическим желанием. Каждому известно, какую огромную роль сыграло христианство в становлении цивилизации, что не оправдывает инквизиции, хотя и существование инквизиции не перечеркивает всей важности этой роли. «Люби других и делай что хочешь»… Можно ли сохранить эту моральную установку, основанную на любви, без догматов Откровения? А почему бы и нет? Разве для того, чтобы любить, нам нужна абсолютная истина? Разве для того, чтобы возлюбить ближнего своего, так уж необходим Бог? Истина в любви, а любовь – в человеке. Величию истины (кстати, зачем истине величие?) и давлению догмы и Церкви я противопоставляю мягкость терпимости. — 109 —
|