Слова

тем лучше. Оно вошло в другие сознания. МЕНЯ читают, взор прикован КО

МНЕ, МЕНЯ цитируют, я у всех на устах, я -

язык всеобщий и неповторимый; я свечусь пытливостью во взоре

миллионов; для того, кто сумеет меня полюбить, я глубочайший трепет его

души, но попытайся он дотронуться до меня рукой. я исчезну, растаю: я

больше нигде не существую, Я ЕСМЬ наконец! Я повсюду; я паразитирую на

человечестве, мои благодеяния въедаются в него, заставляя непрерывно

воссоздавать меня из небытия.

Фокус удался: я похоронил смерть в саване славы; отныне я думал только о последней, не вспоминая о первой, не отдавая себе отчета в том, что они едины. Сейчас, когда я пишу эти строки, я знаю. что мое время истекло, осталось несколько лет Так вот, я отчетливо представляю себе - без особой радости -надвигающуюся старость, дряхлость, от которой не уйти. дряхлость и смерть тех, кто мне дорог; собственную смерть никогда. Случается, я даю понять своим близким - некоторые из них моложе меня на пятнадцать, двадцать, тридцать лет, - как горько мне будет пережить их; они посмеиваются надо мной. и я хохочу вместе с ними, но они ничего не могут, не смогут изменить: в девять лет у меня были удалены способности испытывать некий трепет, как говорят, свойственный нашей природе. Через десять лет в Педагогическом институте от этого страха вскакивали среди ночи в ужасе или неистовой ярости лучшие мои друзья; я дрых. как пономарь. После тяжелой болезни один из них уверял нас, что познал все муки агонии до последнего вздоха включительно. Самым одержимым был Низан: иногда наяву он видел себя трупом: он поднимался, в глазах его кишели черви, хватал, не глядя, свою щегольскую шляпу с круглой тульей, исчезал: через два дня его находили пьяным в компании каких-то незнакомцев. Иногда, отрываясь от книг, эти смертники делились опытом бессонных ночей, предчувствием небытия

- они понимали друг

друга с полуслова. Я слушал, я любил их, и мне безумно хотелось быть

равным среди равных, но, как я ни старался, до меня доходили только

банальности, которыми обмениваются на похоронах: сейчас живешь - сейчас

умрешь, кому жить, кому умереть; за час до смерти еще живешь. Я не

сомневался, что в их словах есть какой-то ускользающий от меня смысл; я

был изгоем, я молчал, завидуя. Кончалось тем, что, заранее сердясь, они

спрашивали: "Ну, а ты? Тебя это не трогает?" Я разводил руками, беспомощно

и униженно. Они раздраженно смеялись, им застила взор очевидность, которой

не удавалось поделиться со мной: "И ты никогда не думал, засыпая, что