Слова

Я рассказал историю моего несостоявшегося призвания: я нуждался в боге, мне его дали, и я его принял, не поняв, что его-то я и искал. Не пустив корней в моем сердце, он некоторое время прозябал там, потом зачах. Теперь, когда меня спрашивают о нем, я добродушно посмеиваюсь, как старый волокита, встретивший былую красавицу: "Пятьдесят лет назад, не будь этого недоразумения, ошибки, нелепой случайности, которая отдалила нас друг от друга, у нас мог бы быть роман".

Но романа не получилось. Меж тем дела мои становились все плачевнее. Деда раздражали мои длинные локоны. "Это мальчик, - говорил он Анн-Мари, - а ты из него делаешь девочку. Не хочу, чтобы мой внук вырос мокрой курицей". Анн-Мари не сдавалась: по-моему, ей и в самом деле хотелось, чтобы я был девочкой. Каким счастьем было бы для нее воскресить в этой девочке свое собственное печальное детство и сделать его счастливым. Но небо не услышало ее молитв, и она нашла другой выход: мой пол, как у ангелов, не был четко обозначен, но в нем проглядывала женственность. Ласковая сама. мать приучила меня ластиться, одиночество довершило мое воспитание, отвратив меня от буйных проказ. Однажды - мне было тогда семь лет -

терпение деда лопнуло. Он взял меня за руку, объявив, что мы идем на

прогулку. Но не успели мы свернуть за угол, как он втолкнул меня в

парикмахерскую со словами: "Сейчас мы устроим маме сюрприз". Я обожал

сюрпризы. Они у нас не переводились. Шуточные и трогательные заговоры,

неожиданные подарки, перешептыванье, театральные разоблачения тайн с

последующими объятиями таков был наш повседневный обиход. Когда мне надо

было сделать операцию аппендицита, мать скрыла это от Карла, чтобы

избавить его от волнений, которых он наверняка бы не испытал. Мой дядя

Огюст дал нам денег, мы тайком уехали из Аркашона и укрылись в клинике

Курбевуа. На второй день после операции Огюст явился к деду: "Я пришел сообщить тебе приятную новость". Умиленная торжественность его голоса ввела Карла в заблуждение. "Ты женишься!" - "Нет, - улыбаясь, ответил дядя, но все сошло прекрасно".

"Что все?" и т. д. и т. п. Словом, театральные эффекты были у нас дежурным блюдом, и я благодушно глядел, как мои локоны соскальзывают по белой салфетке, которую мне повязали вокруг шеи, и падают на пол, вдруг как-то неожиданно потускнев. Я вернулся домой торжествующий и наголо остриженный.

Раздались возгласы, но поцелуев не последовало, и мать заперлась в детской, чтобы выплакать свое горе: ее девочку подменили мальчишкой. Но главная беда была в другом - пока вокруг моей головы кудрявились локоны, мать могла скрывать от самой себя очевидность моего уродства. Меж тем мой правый глаз уже погружался во мрак. Теперь ей пришлось взглянуть в лицо правде. Да и сам дед был растерян: ему доверили свет его очей, а он привел домой жабу это подрывало основы восторгов, просветлявших его душу. Бабушка поглядывала на него с усмешкой. "Карл и сам не рад - ходит повесив нос", заметила она коротко.