|
Существование, таким образом, не будучи включено непосредственно в датум, является фактом, который всегда открыт сомнению. Несмотря на это, я называю его фактом, поскольку, говоря о скептике, я тем самым утверждаю его существование. Если он обладает какой-то интуицией, как бы мало общего ни имело содержание этой интуиции с каким бы то ни было действительным миром, безусловно, я, думающий об этой интуиции (или он сам, думая о ней уже post factum), понимаю, что эта его интуиция является событием, а его существование в это время ( фактом; подобно всем прочим фактам и событием, это событие и факт могут быть постигнуты только путем утверждения, которое постулирует его, которое может быть отменено или изменено и которое может оказаться ошибочным. Следовательно, скептик вправе сомневаться во всех этих актах интуиции. Таким образом, существование его собственного сомнения (с какой бы уверенностью я ни говорил ему о нем) не есть для него нечто данное. Данностью является только некоторая двусмысленность или противоречие в представлениях. И если впоследствии он уверен, что сомневался, единственное надежное свидетельство, на которое может претендовать этот факт, заключено в психологической невозможности того, чтобы он не верил этому, поскольку он уверен в том, что он сомневался. Но он может ошибаться, придерживаясь этой веры, и поэтому может объявить ее недействительной. Ибо, таким образом, все, что может наблюдать радикальный скептицизм, может оказаться вообще не фактом, да к тому же вообще возможно, что ничего и никогда не существовало. Скептицизм, следовательно, можно довести до отрицания изменения и памяти и реальности всех фактов. Эта скептическая догма, разумеется, была бы ошибочной, поскольку необходимо было бы поддерживать саму эту догму, тогда это событием было бы фактом и существованием. Формулируя эту догму, скептик рассуждает, колеблется, противопоставляет одни утверждения другим ( так что все это должно существовать в полном смысле этого слова. Вместе с тем эта ошибочная догма, будто ничего не существует, интуитивно состоятельна, и если она берет верх, она неопровержима. Есть определенные причины (речь о них пойдет ниже), которые делают радикальный скептицизм ценной находкой для ума, как убежище от более вульгарных иллюзий. Для непоследовательного скептика, который считает радикальный скептицизм не более истинным, чем любую другую точку зрения, он в известной мере выгоден. Он приучает его отказываться от догмы, считать которую самоочевидной, возможно, склонен интроспективный критик, а именно что он живет и думает. То, что он так и делает ( истина, но для того чтобы обосновать ее, он должен апеллировать к животной вере. Если же он чересчур горд, чтобы снизойти до этого, и просто ограничивается созерцанием датум, последнее, что он увидит, будет он сам. — 25 —
|