|
– А быть может, ему просто нечего было ответить. Видишь ли, случается иной раз так, что отцы грубо отталкивают своих детей, лишь бы только не обнаружить перед ними своего невежества, не выставить себя в смешном свете. – Нет, вы ошибаетесь. За этим стоит кое-что похуже. – Похуже? Интересно, что же может быть хуже? – Хуже, куда хуже. Он, например, никогда не выговаривал мне, что бы я ни вытворял. Я не кутила и не вертопрах какой-нибудь и никогда не был кутилой и вертопрахом, но с кем из нас не приключалось ошибок и падений? Так вот он никогда не замечал моих провинностей, а если даже и замечал, то никогда о них не заикался. – Но ведь это можно рассматривать и как знак уважения к твоей личности, знак доверия к тебе… Быть может, полное доверие – это и есть наиболее великодушный и благородный способ воспитания сына… – Нет, учитель, дело тут не в великодушии и благородстве, а в самом обыкновенном безразличии к людям. – А по-моему, не стоит преувеличивать, Авелин… Да и что, собственно, он мог тебе сказать, чего бы ты сам не знал? Ведь отец не должен быть судьей… – Но товарищем, советником, другом, наставником, как вы, например, он должен быть! – Однако есть вещи, о которых стыд мешает разговаривать даже отцу с сыном. – Я понимаю, конечно, что вы, стариннейший и самый близкий друг отца, почти брат его, берете его под защиту, хотя… – Что – хотя? – Могу я ничего не скрывать? – Конечно, говори, не бойся. – Так вот, о вас, например, я слышал его высказывания только самые хорошие, даже чрезмерно хорошие и вместе с тем… – Что – вместе с тем? – Он всегда говорил о вас даже чрезмерно хорошо. – Что значит «чрезмерно хорошо»? – Дело в том, что до того, как я познакомился с вами, я думал о вас совсем иначе. – Поясни свою мысль. – Для моего отца вы какой-то трагический персонаж, раздираемый глубоко сокрытыми страстями… «Ах, если бы я мог написать душу Хоакина!» – часто восклицал он. Он говорил о вас всегда в таком тоне, будто между вами существует какая-то тайна… – Просто тебе так показалось… – Нет, мне не показалось. – А твоя мать? – Мать… XXVI– Знаешь, Хоакин, – сказала однажды Антония мужу, – мне кажется, что в один прекрасный день дочка покинет нас или кто-нибудь ее похитит… – Хоакина? Нас покинет? – Да, уйдет в монастырь! – Ну, этого быть не может! – Очень даже может. Ты настолько погрузился в свои дела, столько возишься с этим Авелином, которого ты вроде как усыновил… Можно подумать, что его ты любишь больше, чем родную дочь… — 50 —
|