|
(48) Система «заповедей», лежащих в основе всей проповеди Толстого, наиболее ясно анализирована в работе Козлова о Толстом. (49) «О жизни» (Берлинское издание, 1920г., стр. 368). [398] человеке, она начинается прежде всего отрицанием обычной жизни. «Страшно и жутко отречься от видимого (то-есть обычного. В. 3.) представления о жизни и отдаться невидимому сознанию ее, как страшно и жутко было бы ребенку рождаться, если бы он мог чувствовать свое рождение, – но делать нечего, когда очевидно, что видимое представление влечет в жизни, но дает жизнь одно невидимое сознание» (50). Ни в чем так не выражается мистическая природа этого «невидимого сознания», этой высшей разумности, как в имперсонализме, к которому пришел Толстой на этом пути. Сам обладая исключительно яркой индивидуальностью, упорно и настойчиво следуя во всем своему личному сознанию, Толстой приходит к категорическому отвержению личности, – и этот имперсонализм становится у Толстого основой всего его учения (51), его антропологии, его философии, культуры и истории, его эстетики, конкретной этики. Остановимся прежде всего на новой антропологии, которую теперь развивает Толстой. 12. «Удивительно, – пишет Толстой в Дневнике (52), – как мы привыкли к иллюзии своей {особенности}, отделенности от мира. Но когда поймешь эту иллюзию, то удивляешься, как можно не видеть того, что мы – не часть целого, а лишь временное и пространственное проявление чего-то невременного и непространственного». Сознание нашей отдельности, личное самосознание в точном смысле слова является, по Толстому, связанным лишь с фактом нашей телесной отдельности, – но сама эта сфера телесности с ее множественностью и делимостью является бытием призрачным, нереальным. В феноменалистическом учении о внешнем мире Толстой находился под сильным влиянием Шопенгауэра, от которого он взял и его учение о principium individuationis. Но Толстой различает в личности ее индивидуальность («животная личность», по выражению Толстого) (53), от личности, живущей «разумным сознанием», – однако, в этом «высшем» понятии личности Толстой не отрицает вполне момента своеобразия. «Коренное и особенное мое «я»... мое основное «я» («О жизни», гл. XXVIII)..., независимо от пространственных и временных условий и вносится нами (?!) в мир из области внепространственной и вневременной; это то «нечто», состоящее в моем известном, исключительном отношении к миру, и есть мое настоящее и действительное «я». В каждом человеке раскрывается особое, ему одному свойственное «отношение» к миру, – и это и есть то, что проявляется — 347 —
|