Русская Философия. Энциклопедия

(«О русской идее», 1909). В 10-е гг. XX в. окончательно сложился классический жанр Р. и., к-рому посвятили свои соч. мн. рус. мыслители. Ему свойственна особая образ­ность, не связанная с выработкой к.-л. однозначного «на­учного» определения Р. и. Особенно ярок вклад Розано­ва, с его литературно-философской стилистикой «Уеди­ненного» (1912), «Опавших листьев» (1913,1915), «Апока­липсиса нашего времени» (1917-1918). Розанов передавал огромное разнообразие оттенков рус. души, ее противо­речивых состояний, переводил традиционное сопостав­ление «Россия - Запад» из сферы высоких абстракций на уровень православно-бытовой, семейный. В соч. Роза­нова, особенно пред- и послеоктябрьских, звучит крити­ка христианского универсализма Соловьева и его после­дователей, создававших в литературе и философии образ «русского всечеловека», болевшего душою за весь мир, но мало думавшего о России: «...Мы все время боролись под знаком европеизма, избегая всякой национальной окраски, считая эту национальную окраску односторон­ностью, суеверием, затхлостью, отсталостью» (Черный огонь. 1917 год // Мимолетное. М., 1994. С. 406). Револю­ция, к-рая была воспринята Розановым как наказание для России за грехи народа и интеллигенции, как «апокалип­сис нашего времени», сторонниками евразийства, на­против, оценивалась как преимущество особого рода. Ибо она, с одной стороны, есть логическое завершение эпохи европеизации Петра Великого, а с др. - свидетельство «об отделении, противопоставлении русской судьбы - судь­бам Европы» (На путях. Утверждение евразийцев. М.; Берлин, 1922. С. 18). По мнению Карсавина, Р. и., понятая Соловьевым и Достоевским как религиозно-общественный идеал, обращенный в будущее, должна быть интерпрети­рована более узко и определенно - как конкретизация «субъекта русской культуры и государственности» (Вос­ток, Запад и русская идея. Пг., 1922). Евразийцы выступили инициаторами создания нового полидисциплинарного учения - «россиеведения», соединяющего усилия фило­софов, обществоведов, естествоиспытателей (Евразийс­кий сборник. Политика. Философия. Россиеведение. 1929. Кн. 6). Здесь Р. и. получила более конкретное и много­стороннее - культурологическое, этногеографическое и «теософское» (термин евразийцев) - обоснование: «Та культура, которой всегда жил русский народ... представ­ляет из себя совершенно особую величину, которую нельзя включить без остатка в какую-либо более широкую груп­пу культур или культурную зону» (Исход к Востоку. Пред­чувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921. С. 96). Основатель евразийства//. С. Трубецкой под­черкивал плодотворность для России «экономического западничества», т. е. следования зап. экономической мо­дели, и одновременно осуждал «космополитизм» и «ин­тернационализм» как неприемлемые для России формы ложного «стремления к общечеловеческой культуре». Конкретизация Р. и. у евразийцев сочеталась и с ее расши­рением за счет включения трудноопределимого «туранс-кого элемента». В связи с этим Бердяев называл евразийцев скорее сторонниками «татарско-чингисхановской идеи», чем «русских духовных упований». Нек-рые евразийцы полагали, что усиление самобытности и растущее духов­ное отмежевание России от Европы каким-то чудесным образом будет воплощено в постепенной эволюции со­ветской системы в сторону рус. национализма (эти уто­пические надежды, очевидно, были вызваны своеобраз­но истолкованным нэпом). Рус. зарубежье справедливо относило евразийцев к представителям «пореволюцион­ного сознания» (Бердяев, Федотов и др.). И. А. Ильин, крупнейший теоретик линии государственников в Р. и., не примыкал к «утопическому этатизму» евразийцев, счи­тая и Февраль и Октябрь катастрофами для традиционной российской государственности - монархии. Главной це­лью Ильина была реабилитация ценностей консерватиз­ма и обоснование рус. национализма и патриотизма, по­нятых, однако, не как политико-идеологические, а как ду­ховно-культурные явления. Ильин дал широкое истолко­вание Р. и. как своеобразной квинтэссенции рус. духовности, утверждая, что ее сущностные черты фор­мировались в процессе многовекового творчества наро­да и в этом смысле «возраст русской идеи есть возраст самой России». Не вступая в прямую полемику с Досто­евским и Соловьевым, Ильин тем не менее вполне опре­деленно высказался против «христианского интернацио­нализма», понимающего русских как «какой-то особый «вселенский» народ, который призван не к созданию сво­ей творчески-особливой, содержательно-самобытной культуры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, иноземных культур» (Путь духовного обновления // Путь кочевидности. М., 1993. С. 244). Общечеловеческое - хри­стианское сознание, по Ильину, может быть найдено от­нюдь не средствами «интернационализма» и «антинаци­онализма», а через углубление своего «духовно-нацио­нального лона» до того уровня, где «живет духовность, внятная всем векам и народам» (Там же. С. 245). Завер­шением классического жанра Р. и. стала кн. Бердяева «Рус­ская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» (Париж, 1946). (Завершение здесь обо­значается с известной степенью приближения, не в хро­нологическом смысле, т. к. ряд выразителей этого жанра продолжали свое творчество и после Бердяева, в т. ч. Иль­ин, Франк, Федотов и др., не внося в него, однако, к.-л. концептуальных новых положений по сравнению с соб­ственными ранее обозначенными позициями.) Бердяев, по существу, выразил несогласие с Р. и. Соловьева. Не отказываясь от христианских перспектив и измерения Р. и., Бердяев в то же время отчетливо заявил о существова­нии собственных национальных, духовно-метафизических интересов России, что в его понимании является главным итогом последнего этапа развития отечественной мысли: «Русская мысль, русские искания начала XIX в. и начала XX в. свидетельствуют о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа» (О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 266). В книге, по сути дела, речь идет о специфике рус. пути цивилизационного и культурного развития. Бер­дяев убедился в том, что зап. культура завершила, идейно и логически, гуманистическую стадию своего существо­вания. Далее гуманизм устремляется или вверх, к Цар­ству Божию, или вниз, к царству антихриста. Россия же так и не смогла принять новоевропейский гуманизм с его формальной логикой, «секулярной серединностью». «Рус­ские, - по Бердяеву, - или нигилисты, или апокалиптики».