Русская Философия. Энциклопедия

С о ч.: Развитие памяти. М., 1931; Восстановление движе­ния. М., 1945 (в соавт); Проблемы развития психики. М., 1959, 1965,1972,1981; Деятельность. Сознание. Личность. М.; 1975, 1977; Избр. психологические произв.: В 2 т. М., 1983; Филосо­фия психологии. М., 1994; Лекции по общей психологии. М., 2000; Становление психологии деятельности: Ранние работы. М., 2003.

Л и т.: А. Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.

Д. А. Леонтьев, А. А. Леонтьев

ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (13(25).01 1831, с. Ку-диново Калужской губ. - 12(24). 11.1891, Сергиев Посад) -философ, писатель, публицист. В 1850-1854 гг. обучался на медицинском ф-те Московского ун-та, с 1854 по 1856 г. был военным лекарем, участвуя в Крымской войне. В 1863 г. Л. - к этому времени автор нескольких повестей и рома­нов («Подлипки» и «В своем краю») - назначается секре­тарем консульства на о. Крит и на протяжении почти де­сятилетия находится на дипломатической службе. В этот период оформляются его социально-философские взгля­ды и политические симпатии, склонность к консерватиз­му и эстетическому восприятию мира. В 1871 г., пережив глубокий духовный кризис, Л. оставляет дипломатическую карьеру и принимает решение постричься в монахи, с этой целью подолгу бывает на Афоне, в Оптинай пусты­ни, в Николо-Угрешском монастыре, однако ему «не со­ветуют» отречься от мира, ибо он «не готов» еще оста­вить без сожаления литературу и публицистику. Мона­хом он стал только перед самой смертью, в 1891 г. Л. зая­вил о себе как об оригинальном мыслителе в написанных им в этот период работах «Византизм и славянство», «Пле­менная политика как орудие всемирной революции», «Отшельничество, монастырь и мир. Их сущность и вза­имная связь (Четыре письма с Афона)», «Отец Климент Зедергольм» и др., мн. из к-рых были позже изданы в 2-томнике «Восток, Россия и славянство» (1885-1886) и свидетельствуют о стремлении их автора соединить стро­гую религиозность со своеобразной философской кон­цепцией, где проблемы жизни и смерти, восхищение кра­сотой мира переплетаются с надеждами на создание Рос­сией новой цивилизации. Свою доктрину он называл «ме­тодом действительной жизни» и полагал, что философские идеи должны соответствовать религиозным представле­ниям о мире, обыденному здравому смыслу, требовани­ям непредвзятой науки, а также художественному видению мира. Центральная идея философии Л. - стремление обо­сновать целесообразность переориентации человеческо­го сознания с оптимистически-эвдемонистской установ­ки на пессимистическое мироощущение. Первое и глав­ное, с чем мы сталкиваемся, размышляя о «вечных» про­блемах, к-рые традиционно относят к компетенции философии и религии, - это всесилие небытия, смерти и хрупкость жизни, моменты восхождения и торжества к-рой неизбежно сменяются разрушением и забвением. Человек должен помнить, что Земля - лишь временное его пристанище, но и в земной своей жизни он не имеет права надеяться на лучшее, ибо этика со своими идеала­ми бесконечного совершенствования далека от истин бытия. Единственной посюсторонней ценностью являет­ся жизнь как таковая и высшие ее проявления - напря­женность, интенсивность, яркость, индивидуализированость. Они достигают своего максимума в период рас­цвета формы - носительницы жизненной идеи любого уровня сложности (от неорганического до социального) и ослабевают после того, как этот пик пройден и форма с роковой неизбежностью начинает распадаться. Момент ее наивысшей выразительности воспринимается чело­веком как совершенство в своем роде, как прекрасное. Поэтому красота должна быть признана всеобщим кри­терием оценки явлений окружающего мира. Больше за­логов жизненности и силы - ближе к красоте и истине бытия. Др. ипостась прекрасного - разнообразие форм. И поэтому в социокультурной сфере необходимо при­знать приоритетной ценностью многообразие нацио­нальных культур, их несхожесть, к-рая достигается во вре­мя их наивысшего расцвета. Тем самым к теории куль­турно-исторических типов Данилевского Л. делает су­щественное дополнение, носящее эсхатологическую окраску: человечество живо до тех пор, пока способны к развитию самобытные национальные культуры; унифи­кация человеческого бытия, появление сходных черт в социально-политической, эстетической, нравственной, бытовой и др. сферах есть признак не только ослабления внутренних жизненных сил различных народов, движе­ния их к стадии разложения, но и приближения всего че­ловечества к гибели. Ни один народ, считает Л., не являет­ся историческим эталоном и не может заявлять о своем превосходстве. Но ни одна нация не может создать уни­кальную цивилизацию дважды: народы, прошедшие пе­риод культурно-исторического цветения, навсегда исчер­пывают потенции своего развития и закрывают для др. возможность движения в этом направлении. Л. формули­рует закон «триединого процесса развития», с помощью к-рого надеется определить, на какой исторической сту­пени находится та или иная нация, т. к. признаки, сопро­вождающие переход от первоначального периода «про­стоты» к последующему - «цветущей сложности» и конечному - «вторичного смесительного упрощения», -однотипны. Вначале некое национальное образование аморфно; власть, религия, искусство, социальная иерар­хия существуют лишь в зачаточной форме. На этой ста­дии все племена почти неотличимы друг от друга. Харак­терные черты второй стадии - наибольшая дифференци-рованность сословий и провинций и власть сильной мо­нархии и церкви, складывание традиций и преданий, появление науки и искусства. Это и есть вершина и цель исторического бытия, к-рая может быть достигнута тем или иным народом. Она так же не избавляет от страданий и ощущения творящейся несправедливости, но по край­ней мере это стадия «культурной производительности» и «государственной стабильности». Третья, последняя, ста­дия характеризуется признаками, сопровождающими рег­рессивный процесс, - «смешением и большим равен­ством сословий», «сходством воспитания», сменой мо­нархического режима конституционно-демократически­ми порядками, падением влияния религии и т. п. Через призму закона «триединого процесса развития» Европа видится Л. безнадежно устаревшим, разлагающимся ор­ганизмом. В дальнейшем ее ждет упадок во всех сферах жизни, общественные неустройства, косность жалких мещанских благ и добродетелей. Первоначально Л. раз­делял надежды Данилевского на создание нового восточ­нославянского культурно-исторического типа с Россией во главе. Россия, рассуждал он, стала государственной целостностью позже, чем сложились европейские госу­дарства, и своего расцвета она достигла лишь в период царствования Екатерины II, когда небывало возрос авто­ритет и сила абсолютизма, дворянство окончательно сло­жилось как сословие и начался расцвет искусств. Укреп­ление ее исторических «византийских» устоев: самодержавия, православия, нравственного идеала разочарования во всем земном, изоляция от гибельных европейских процессов разложения - таковы средства задержать ее по возможности на более долгое время на стадии культурно-исторического созидания. Со временем Л. все больше разочаровывается в идее создания Россией новой цивилизации в союзе со славянским миром. Славян­ство представляется ему проводником европейского вли­яния, носителем принципов конституционализма, равен­ства, демократии. Вообще XIX в. становится для него пе­риодом, не имеющим аналога в истории, поскольку вли­яние народов друг на друга приобретает глобальный характер, традиционный процесс смены культурно-исто­рических типов готов прерваться, что чревато «концом света», бедствиями, неизвестными доселе людям. Гибну­щая Европа вовлекает в процесс своего «вторичного сме­сительного упрощения» все новые нации и народности, что свидетельствует о появлении всеобщих смертоносных тенденций. Люди отуманены «прогрессом», внешне ма­нящим техническими усовершенствованиями и матери­альными благами, по сути стремящимися еще быстрее уравнять, смешать, слить всех в образе безбожного и безличного «среднего буржуа», «идеала и орудия всеоб­щего разрушения». Россия может на одно-два столетия продлить свое существование в качестве самобытного государства, если займет позицию «изоляционизма», т. е. отдаления от Европы и славянства, сближения с Восто­ком, сохранения традиционных социально-политических ин-тов и общины, поддержания религиозно-мистической настроенности граждан (пусть даже не единоверных). Если же в России возобладают всеобщие тенденции разложе­ния, то она будет способна даже ускорить гибель всего человечества и свою историческую миссию создания новой культуры превратит в апокалипсис всеобщего социалистического заблуждения и краха. Будущее чело­вечество предстанет тогда в виде раздробленного суще­ствования однообразных отдельных политических обра­зований, основанных на механическом подавлении и объе­динении людей, неспособных уже породить ни искусст­ва, ни ярких личностей, ни религий. При всей своей склонности к укреплению «устоев» Л. не был ортодок­сальным религиозным мыслителем. Православие как ре­лигия «страха и спасения» не было в его представлении единственной силой, способной спасать и сохранять. «Культурородной» и социально-организующей была для него любая государственная религия - мусульманство, католицизм и даже ереси, возвращающие членам об-ва мистический настрой. Незадолго до смерти Л. писал Ро­занову, что и всемирная проповедь Евангелия, по его мне­нию, может иметь последствия, аналогичные результа­там совр. «прогресса»: стирание культурно-историчес­ких особенностей народов и унификацию личностей. В философии Л. обнаруживаются два равновеликих центра притяжения: культура, произрастающая в недрах госу­дарственно оформленной социально-исторической общ­ности, и человек, с «бесконечными правами личного духа», способный ниспровергать установления, обычаи и противоборствующий историческому року. В зависи­мости от того, какая идея превалировала, мысль его при­обретала черты идеологии тоталитарного типа либо пре­вращалась в предтечу философии экзистенциализма, с принципами абсолютной свободы человеческого духа и неподвластности его стихиям мира. В философии Л. про­тивоборствовали и иные идеи: религиозного забвения посюстороннего мира и превознесения эстетических ценностей - творений человеческого духа. При всей лич­ной притягательности и оригинальности своей концеп­ции он не имел последователей в непосредственном смысле слова. Однако влияние отдельных идей Л. на раз­витие философии в России значительно. В. С. Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский и др. находили в его уче­нии идеи, предшествовавшие их собственным построе­ниям.