Поздний эллинизм

По Ристу, нет сомнения в том, что плотиновское отношение к тексту Платона можно назвать "антологическим"{68}. Плотин не позволяет себе также аргументации ad hominem, не учитывая противоречивости в развитии самого Платона, считая противоречия проблемами, требующими разрешения (например, Красота и Благо). Как показал Генри, можно назвать три главные платоновские мысли у Плотина: различение чувственного и умопостигаемого мира, нематериальность и бессмертие души, трансцендентность Единого, или Блага.

Однако, по Дж.Ристу, есть доктрины, никогда не возводимые Плотином к Платону и не имеющие к Платону прямого отношения. Бывают случаи, когда Плотин почему-либо изменяет сказанное Платоном. Так, в "Федре" (252 d) Платон говорит о благодеяниях возлюбленному как о том, что он делает из него для себя кумира (agalma tectainetai), а Плотин в I 6, 9, 13 призывает ищущего Блага к продолжению работы над собственной своею статуей: tectainon to son agalma. Бывают и более очевидные перемены в доктрине. Для Платона (особенно в "Государстве" и "Федоне") симметрия - это самая сущность Блага и красоты; для Плотина сущностью красоты является жизнь. Почему больше красоты в живом лице, чем в мертвом? Почему живые портреты считают более прекрасными, чем просто симметричные? Потому что неверно полагать симметрию носительницей красоты. Наоборот, красота - причина симметрии (VI 7, 22, 24-36).

Наконец, во взглядах Плотина на искусство тоже очевиден разнобой с Платоном. В "Государстве" (VI 484 cd) Платон говорит, что художник может обращаться, искать в идеальном мире образца действительности, но детально разработанная в X книге мысль приводит к тому заключению, что все художники просто копируют частности, производят подобия подобий действительности. Против этого взгляда выступали и до Плотина (например, Cic. Orator II 8-9; Philostr. Apoll. Tyan. VI 19,2). Плотин же, пользуясь традиционным примером Фидия, настаивает на том, что скульптор создал статую Зевса, созерцая не чувственный предмет, но, скорее, уходя в мир идей, по ту сторону материальных вещей и представив себе Зевса, каким он мог бы сам себя явить (V 8,1, 38-40). То же сам Рист находит и в вопросе о Красоте и Благе. Для платоновского политика это взаимодополняющие сплетения ткани, для Плотина - коренные антагонизмы (V 5, 12, 9-40).

В заключение Рист отвечает на три поставленных в начале главы вопроса: 1) Считает ли Плотин себя только интерпретатором Платона? 2) Обладает ли, по Плотину, Платон полнотою истины? 3) Сознает ли Плотин все отличие своей философии от платоновской? На первые два вопроса Рист отвечает отрицательно. Как говорит сам Плотин: "Лучше всего изучить наиболее ценное из мнений древних и посмотреть, соответствуют ли они нашим собственным" (III 7,7, 10-15). Хотя, конечно, именно Платон наставил Плотина на путь истины. Наиболее трудный третий вопрос. Что касается, например, противоречия и Красоты (V 5, 12, 9-46), то, согласно Ристу, Плотин не мог не понимать всей своей разницы с Платоном в этом отношении.