|
Настоящее возрождение антично-средневекового неоплатонизма можно находить, да и то в сильно измененном виде, только у представителей немецкого идеализма, и прежде всего у романтиков, Шеллинга и Гегеля (первые десятилетия XIX в.). Особенно озлобленными врагами неоплатонизма и вообще всего платонизма были, как это вполне естественно, представители Просвещения, прежде всего французского, но за ними и всякого другого. Поэтому расцвет злобы против неоплатонизма относится к XVIII в. Тут же следует заметить, что немецкий идеализм, который был реакцией на французское просветительство, просуществовал не столь долго. Середина XIX в., вся его вторая половина, а в значительной мере и первые десятилетия XX в., что было расцветом европейского позитивизма, тоже в достаточной степени ненавидели неоплатонизм. Во второй половине XX в. эта ненависть несомненно преодолевается, но весьма медленно и с большим трудом. Еще и до сих пор антично-средневековый неоплатонизм расценивается как глубочайше реакционная философия, граничащая с прямым мракобесием. Что касается автора настоящей истории античной эстетики, то он всюду старался отказываться от своих субъективно-вкусовых оценок и стремился одинаково хладнокровно анализировать как. всякого рода консервативные, так и прогрессивные течения человеческой жизни, и всякое мракобесие анализируется им с такой же подробностью и объективностью, как и любое прогрессивное или революционное течение в истории мысли. Однако здесь возникает один неизбежный вопрос: почему же такая высокоцивилизованная история философии, как новоевропейская, почти всегда так отрицательно и пренебрежительно относилась к этой последней античной философской школе, растянувшейся на целых четыре столетия? 2. Тождество субъекта и объекта Все дело заключается в том, что почти вся новоевропейская философия (а в основном это продолжается и до настоящего времени) построена на глубочайшем расколе субъекта и объекта. Здесь почти всегда либо изолированный субъект влияет на такой же объект и проецирует на него свои же собственные субъективные построения и настроения, либо изолированный объект игнорирует всю специфику субъективно-человеческой жизни и трактует ее лишь как продолжение и заключительную закономерность все того же объективного развития вещей. Поэтому не удивительно, что в рационализме восторжествовал человеческий субъект, а объект оказался либо чем-то непознаваемым, либо сеткой все тех же субъективных переживаний. То же самое случилось и с новоевропейским эмпиризмом, в котором, наоборот, своеобразие человеческого субъекта потонуло в закономерном протекании чувственных вещей. И вот совсем другую картину соотношения субъекта и объекта мы находим в антично-средневековой философии. Но говорить о средних веках сейчас не входит в нашу задачу. Что же касается античности, то отдавать себе в этом полный отчет абсолютно необходимо. — 168 —
|