|
* Безумие: тема или показатель; примечательно, что Декарт в сущности никогда не говорит в этом тексте о самом безумии. Оно не является его темой. Он обращается с ним как с показателем, рассматривая вопрос правового и эпистемологического характера. Это и есть, могут сказать, признак глубинного исключения. Но молчание по поводу самого безумия одновременно означает и противоположность исключения, коль скоро в этом тексте о безумии нет речи, о нем тут не встает вопрос, хотя бы для того, чтобы его исключить. О самом безумии Декарт говорит не в «Размышлениях». [67] шние для Cogito сумерки. Оно, если использовать выражение, употребленное Фуко в другом месте, заперто внутри внешнего и вне внутреннего. Оно для Cogito другое. Я не могу быть безумцем, когда мыслю и когда у меня ясные и отчетливые идеи. 2. Полностью принимая нашу гипотезу, Фуко мог бы к тому же напомнить нам следующее: вписывая свою ссылку на безумие в проблематику познания, превращая безумие не только в нечто телесное, но и в заблуждение тела, обращаясь с безумием просто как с видоизменением идеи, представления или суждения, Декарт, похоже, нейтрализует безумие в его самобытности. В пределе он, возможно, даже обречен рассматривать его, подобно любому заблуждению, не только как эпистемологический недостаток, но и как своего рода моральный срыв, связанный с поспешностью воли, которая сама по себе может увековечить в заблуждении умственную конечность восприятия. Отсюда только шаг до того, чтобы превратить безумие в грех, шаг, который вскоре и был с легким сердцем сделан, как это блестяще показывает Фуко в других главах. Фуко был бы совершенно прав, напомнив нам эти две истины, если оставаться при этом на наивном, естественном и дометафизическом этапе картезианского пути, отмеченном естественным сомнением, каким оно возникает в процитированном Фуко отрывке. Но очень похоже, что эти две истины в свою очередь становятся уязвимыми, стоит нам подступить к собственно философской, метафизической и критической фазе сомнения*. 1. Прежде всего отметим, как в риторике первого из «Размышлений» вслед за первым «однако», возвестившим «естественную» гиперболу сновидения (после того как Декарт сказал «но ведь это же помешанные, и я сам показался бы не меньшим сумасбродом» и т. д.), в начале следующего абзаца идет другое «однако». Первому «однако», знаменующему гиперболический момент внутри естественного сомне- * Чтобы подчеркнуть эту уязвимость и коснуться главной трудности, не мешает уточнить, что такие выражения, как «ошибка чувств и тела» или «заблуждение тела», вряд ли имели для Декарта какое-либо значение. Нет никакого заблуждения тела, в частности, в болезни: желтуха или меланхолия всего лишь повод для заблуждения, каковое родится лишь по согласию или утверждению воли в суждении, когда «мы выносим суждение, что все вокруг желтое» или когда «рассматриваем как нечто существующее призраки нашего больного воображения» (Правило XII. Декарт настаивает: самый ненормальный опыт чувств или воображения, если его рассматривать сам по себе, на его собственном уровне и в его собственном моменте, никогда нас не обманывает; никогда не обманывает рассудок, «если тот ограничивается достижением отчетливого понимания того, что ему представляется, как это в нем есть, в себе ли, в воображении ли, и если, к тому же он не полагает ни того, что воображение верно представляет объекты чувств, ни того, что чувства обретают истинные образы вещей, ни того наконец, что внешняя реальность всегда такова, какой кажется»). — 60 —
|