|
Как это и всегда делалось, начиная во всяком случае с Платона, Фрейд в первую очередь видит в письме служащее памяти техническое средство, чисто внешнюю, вспомогательную технику психической памяти, но не саму память: скорее ?????????, чем ?????, как сказано в «Федре». Но у него, что у Платона было невозможно, психика собра- * Р. 288. Это уже цитировавшееся выше место, где различаются мнезический след и «память». [281] на в аппарат, и текст легче представить в качестве извлеченной и «материализованной» части этого аппарата. Вот первая аналогия: «Если я не доверяю своей памяти — как известно, особенно этим отличаются невротики, но и нормальные люди имеют все основания испытывать такое же недоверие, — то могу дополнить и подстраховать (erg?nzen und versichern) ее работу, сделав письменную заметку (schriftliche Anzeichnung). В таком случае поверхность, принимающая этот след, записная книжка или листок бумаги, становится, если так можно выразиться, материализованной частицей (ein materialisiertes St?ck) мнезического аппарата (des Erinnerungsapparates), который я в остальном ношу в себе невидимым. Мне только и нужно, что припомнить место, где сохраняется эта "память", и тогда я в какое угодно время смогу "воспроизвести" ее с уверенностью, что она осталась неизменной и избегла таким образом всевозможных искажений, каковые могла бы претерпеть в моей настоящей памяти» (G.W., xiv, p. 3). Темой Фрейда является здесь не отсутствие памяти или изначальная и вполне нормальная конечность мнезической способности; и уж тем более не структура овременения, основывающая эту конечность, или существенные взаимосвязи этой структуры с возможностью цензуры и вытеснения; здесь также не обсуждается ни возможность и необходимость Erg?nzung'a, этого гипомнезического восполнения, которое психическое должно проецировать «в мир»; ни то, какие требования предъявляются к природе психического, чтобы эта восполнительность была возможна. Сначала речь идет только о рассмотрении условий, предоставляемых этой операции восполнения обычными писчими поверхностями. Каковые не отвечают выдвигавшемуся со времен «Наброска» двойному требованию: бесконечная сохранность плюс беспредельная емкость. Листок бумаги сохраняет бесконечно, но быстро насыщается. Грифельная доска, которой всегда можно, стерев отпечатки, вернуть девственную чистоту, не сохраняет тем самым следов. Все классические писчие поверхности предоставляют только одно из двух преимуществ, которое всегда сопряжено с дополнительным неудобством. Такова res extensa, такова умозрительная поверхность классических письменных аппаратов. В процессах, которыми они замещают нашу память, «беспредельная способность восприятия и удержание продолжительных следов, как видно, взаимоисключаются». Их протяженность принадлежит к классической геометрии и предстает здесь умозрению как чистая внешность без внутреннего отношения к самой себе. Должно быть найдено другое пространство письма, которого письмо всегда для себя и требовало. — 264 —
|