Письмо и различие

чему бы то ни было другому: ведь что бы то ни было другое может быть помыслено только в рамках ноэматичности. В частности, это означает, что, на взгляд Гуссерля, этика едва ли может на деле, в су­ществовании и истории, быть подчинена трансцендентальной нейтра­лизации и быть ей в действительности хоть как-то покорна. Ни этика, ни, впрочем, что-либо еще в мире. Трансцендентальная нейтрализа­ция в принципе и по своему смыслу чужда любой фактичности, вооб­ще любому существованию. На самом деле она и не до, и не после этики. Ни до, ни после чего бы то ни было.

Можно, следовательно, говорить об этической объективности, об этических ценностях или императивах как объектах (ноэмах) со всей их этической оригинальностью, не сводя эту объективность ни к од­ной из тех, которые напрасно (но вина в этом не Гуссерля) поставля­ют свою модель тому, что обычно понимают под объективностью (объективность теоретическая, политическая, техническая, естествен­ная и т. п.). По правде говоря, теоретическое имеет два смысла: оби­ходный, в который, в частности, и целит своими возражениями Леви­нас; и более скрытый, на котором держится вообще проявление, появ­ление, в частности, нетеоретического (в первом смысле). В этом втором смысле феноменология — самый настоящий теоретизм, но в той мере, в какой любая мысль и любой язык — на деле и по праву — заодно с теоретизмом. Феноменелогия отмеряет эту меру. Я знаю неким теоре­тическим (вообще) знанием, каков смысл нетеоретического (напри­мер, этики, метафизики в смысле Левинаса) как такового, и я уважаю его как таковое, как то, что оно и есть по своему смыслу. У меня есть взгляд, чтобы узнать то, что не рассматривается как вещь, как фасад, как теорема. У меня есть взгляд на само лицо.

D. Но, как известно, фундаментальное расхождение Левинаса с Гуссерлем заключается не в этом. Не приходится оно также и на ста­вившуюся некогда Гуссерлю в упрек внеисторичность смысла, по по­воду которого последний «держал про запас сюрпризы» (так же, как должна была нас удивить эсхатология Левинаса, заговорив с нами тридцатью годами позднее «с той стороны целостности или истории» (TI)). Что лишний раз предполагает, что целостность конечна (в по­нятие целостности это отнюдь не вписано), что история как таковая может быть конечной целостностью и что вне конечной целостности истории нет. Следовало бы, возможно, показать, как мы и предлага­ли выше, что история невозможна, не имеет в конечной целостности смысла, что она невозможна и не имеет смысла в положительной и актуальной бесконечности; что она держится в различении между це­лостностью и бесконечностью и что она в точности и является тем, что Левинас называет трансцендентностью и эсхатологией. Система