Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

2 И. Кант, Сочинения в шести томах, т. 4, 4.?1, ?., 1965, с. 201. s Диоген Лаэртский, О жизни, учениях и изречениях знаме­нитых философов, М., 1979, с. 336.

11

Kinderei»)4. Только топорная 'схема развития могла свести историю становления мысли к прямой восхо­дящей линии прогрессирующих приобретений, в ре­зультате чего мы приписываем себе большие знания о мире, чем это .было доступно древним. За приобре­тениями не видим мы утрат; между тем, утраты не менее баснословны, чем достижения. Вся история фи­лософии разыгрывается в сплошных нарушениях ба­ланса между утраченным и приобретенным знанием, и мы, гордые современники Карнапа и Рассела, бран­ными словечками или фантазиями в стиле Прокруста заполняем мы пустоты утраченного знания, слишком субъективные, собственные, наши, неверифицируемые пустоты. Но память неукротима; оскорбленный анам-несис живо реагирует в ответ чудесной сказочкой о голом короле, сказочкой, в которой все явственней прослушиваются нотки подлинно трагического пафоса»

Непонимание преследует нас там, где мы воспри­нимаем мысль не в ритмах ее становления, а в стати­ке термина, подменяя эмбриологию и физиологию жи­вого процесса морфологией готовых форм. История философии сводится в таком случае к перечню поня­тий, где исходным пунктом подхода является опреде­ление; беря за образец формальную математическую модель анализа, историк философии вынужден начать с определения понятия; термин предваряет здесь ход исследования и обусловливает его. Но исторический подход требует не номенклатур, а понимания; пони­мание же-начинается не с определения, а с присталь­ного вслушивания в перебои исторических ритмов и описания их. Термин, как это явствует уже из самого знака слова, не может быть исходным пунктом иссле­дования, коего исходный пункт, как это опять же явствует из знака слова,— следы; как термин, он есть terminus ad quern, конец и завершение, процесса ста­новления. Определение в этом смысле должно резуль-тировать мысль, а не открывать ее. Можно, разумеет­ся, возразить на это, став на чисто логическую точку зрения; с точки зрения логики описание неопределен­ного всегда сопряжено с опасностью ошибки произ-,

4 Е. Husseri, Pormale und transcendentale Logik, Halle, 1929, S. 12. 12

вольного основания. Возражение вполне резонное, но резон его исчерпывается рамками самой логики. Между тем речь идет не о логике философии, а об. истории философии, и если применить чисто логиче-" скую меряу 'к самой истории, то последняя едва ли не вся окажется логически ошибочной и несостоятель­ной. С точки зрения логического статизма сомнитель­на и история самой логики, которая, дабы быть ис­тинной, должна писаться вспять: от математической логики XX века с ее строгой аксиоматикой и одно­значной экспликадией номенклатур до метафизиче-ски-многосмысленного языка «скованного Пармени-да». Но очевидно, что не история является продуктом формальнологической аксиоматики, а сама логика есть лишь одна из ветвей исторического древа позна­ния. Развитие, генезис мысли, поэтому, никогда не начинается с готовых определений; самоопределение мысли—мучительный процесс проб и ошибок, про­цесс—повторим это,—требующий эмбриологического и физиологического подхода, а не только морфологиче­ского. Тогда, вникая в тяжеловесный пассаж «Крити­ки чистого разума», мы соединим текст с контекстом, и за сухим, аккуратно немецким периодом, сжимаю­щим мысль в трансцендентальную таблицу категорий, нам привидится нескончаемый мартиролог познания, некий страстный роман, рисующий все перипетии этой мысли на путях к загаданному самоочищению; мы увидим, что страничка из Канта вскормлена умствен­ными и душевными усилиями столетий, быть может, не только вдохновенным косноязычием «Эннеад», но и историей Абеляровых бедствий. Так дойдем мы, быть может, де фрагментов Гераклита, до мысли досокра-тиков, транспарирующей катастрофическими ритмами мифических метаморфоз. И именно здесь—на конкрет­ном историческом пороге рождения мысли из духс·( мифа—нам придется решать, с чем мы, собственно, имеем дело: с шарлатанством или с неумирающими лейтмотивами судеб последующей европейской куль­туры.