|
1 В. Russell. A History of Western Philosophy, New York, 1945, pp. 576, 718, 53. 9 взывает не к академическим возражениям, а к особой технике «философствования молотом» («wie man mit dem Hammer philosophiert»), оставляя в стороне любого рода опровержения этих заявлений, зададимся вопросом: как они оказались возможными? Очевидно, что ситуация не может быть сведена просто к капризам автора, хотя не исключено, что и капризы сыграли.,в ней далеко не последнюю роль (эдакая лихость прославленного математика, выпячивающего на философии свой «комплекс полноценности»). Мы сталкиваемся здесь с некоего рода убеждением, даже мировоззрением, и если бы дело ограничивалось одним Расселом, то на нем и не стоило бы останавливаться дольше, чем этого требуют правила вышеупомянутой особой техники философствования. Но случай—типичен, симптоматичен и едва ли не общезначим; распространенность означенного убеждения настолько велика, что с метастазами его приходится .встречаться на каждом шагу. Разумеется, назвать Пифагора и Эмпедокла «шарлатанами» осмелился бы не всякий— Рассел, надо полагать, присвоил здесь себе роль философского Юпитера, которому дозволено то, что не дозволено обычному философскому bovi (по-русски: научному сотруднику),—но в принципе это убеждение разделяет с ним большинство его коллег. В конечном· счете, трудно решить, что оскорбительнее для Пифагора: профессорски бранчливое слово или «святая простота» аспиранта, сдающего экзамен по философии и бойко толкующего о «наивности» греческого философа; но суть дела в том, что мировоззренческие (волевые!) предпосылки обоих случаев едины: речь идет о едином предрассудке, согласно которому уровень достижений современной мысли безапелляционно почитается за критерий и норму мысли вообще. Предрассудок воистину авгиев. Расчистить его— нелегкая задача, но без этой расчистки невозможен, по-видимому, сколько-нибудь адекватный подход к истории философии. Прежде всего, что считать за уровень достижений современной мысли? Воззрения ли самого Рассела, к тому же не продвинувшиеся в существенном дальше уровня воззрений английского эмпиризма XVII—XVIII вв.? Или распространенность типических черт этого мировоззрения: от неозадаченного школяра, снисходительно аттестующего грече- 10 скую мысль, до согласно кивающего головой экзаменатора? Но распространенность предрассудка не есть случаи перехода количества в иное качество: количество нулей непреложно очерчено магическим кругом-нулевого качества. Предполагается, что развитие мысли идет от низшего к высшему; предполагается еще, что само качество мысли во все времена было принципиально одинаковым, и разница сводилась лишь к степени ее роста, так что, популярно выражаясь, человечество умнело, если и не по дням и часам, то по векам, идя от наивной космогонии Эмпедокла к канто-лапласовской капле жира в стакане с водой и дальше, к протцвоударной и умонепроницаемой искушенности всякого рода «протокольных предложений». Если дело обстоит именно так, то спору нет: Кант действительно имел все основания упрекать платоновскую философию в мечтательности2, а Расселу не возбранялось бранить мудреца, который, по свидетельству древнего автора, «внушал такое удивление, что даже ближних его называли вещателями божьего гласа»3 (остается лишь догадываться, какие слова подберет для самого Рассела будущая мысль). А что если не так? Что если история философии никак не укладывается в допотопно боклевскую схему развития, и «мечтательный» догматик Платон все еще остается в ряде существеннейших моментов непревзойденным мастером мысли? Во всяком случае, усвоение истории философии не из сомнительного свойства источников, а из первых рук говорит в пользу именно такого предположения. Мы привыкли, например, смеяться над схоластами, воспринимая их в призме дурно преподнесенного анекдота о количестве ангелов, могущих уместиться на кончике иглы; если бы мы сумели отказаться от расхожего стереотипа и непредвзято погрузиться в тексты, мы бы столкнулись с такой виртуозной техникой чисто логических формальных процедур, перед которой современная логистика выглядит, говоря словами Гуссерля, «некоего рода философским мальчишеством» («eine Art philosophischer — 4 —
|