Об искусстве рассуждения

роду лучей, которые попадают на сетчатку, и воздуха, кото­рый ударяет в барабанную перепонку. Но этого-то мы и не знаем; можно предоставить объяснение этих явлений тем, кто любит строить гипотезы о вещах, относительно кото­рых опыт ничего не подсказывает.

Если бы бог создал в нашем теле новый орган, способный вызвать но­вые побуждения, мы стали бы испы­тывать ощущения, отличные от тех ощущений, которые у нас были до сих пор. Этот орган раскрыл бы нам в предметах свойства, о которых сейчас мы не смогли бы составить никакой идеи. Он был бы источни­ком новых удовольствий, новых страданий и, следова­тельно, новых потребностей.

То же нужно сказать и о седьмом, о восьмом и обо всех чувствах, сколько бы мы их ни предположили. Несомненно, новый орган в нашем теле произвел бы движение, которое вызывает его прозябание, способность к множеству моди­фикаций, какие мы только могли бы вообразить.

Эти чувства возбуждались бы корпускулами определен­ной формы: они обучались бы, так же как и другие чувства, у осязания и научились бы у него передавать свои ощу­щения о предмегах.

Но чувств, которые мы имеем, нам достаточно для самосохранения; они даже становятся сокровищницей зна­ний для тех, кто умеет ими пользо­ваться; и если другие не черпают в них таких же богатств, они не подозревают о том, чего лишены. Как представят они себе, что в обычных для них ощущениях можно уви­деть то, чего они сами там не видят?

Таким образом, действие органов чувств на мозг делает животное чув­ствительным. Но этого недостаточно, для того чтобы дать телу все движе­ния, на какие оно способно; нужно еще, чтобы мозг воздей­ствовал на все мышцы и на все внутренние органы, пред­назначенные двигать каждый из членов. Ведь наблюдение доказывает это действие мозга.

Следовательно, когда эта высшая инстанция получает определенные побуждения со стороны органов чувств, она передает другие побуждения некоторым частям тела, и жи­вотное движется.

У животного были бы лишь неопределенные движения,