|
Эти крутые, крылатые башни Все заместили, и реки, и пашни, – Дай соблюсти мне смиренное сердце. (209) Здесь встречающееся уже в ранних стихах Кузьминой–Караваевой ("Скифские черепки") противопоставление города и природы, но теперь оно обосновывается через отталкивание от создавшего этот город католицизма, который обличается в гордыне, в желании достать до неба,"обладать"им: Солнце все топит в своей позолоте. Мерная мера таинственных готик Ввысь устремилась за небом в охоте – Дай соблюсти мне смиренное сердце. ……………………………………….. Это чужое. Здесь Бога наместник. Здесь не боятся готических лестниц До самого рая, до ангельских песен Дай соблюсти мне смиренное сердце. (210) Готический собор сравнивается с Вавилонской башней, а значит, сам Рим–Запад с Вавилоном (так, кстати говоря, называл языческий Рим апостол Петр (см. 1. Петр. 5, 13). Такой гордой устремленности к небу Е. Скобцова противопоставляет путь смирения"до земли"и спасения вместе с простыми русскими людьми: Не ввысь, не пылающим камнем, не сводом, Вширь распластать себя под небосводом, Вместе спасаться с дремучим народом – Дай соблюсти мне смиренное сердце. (210) Имея в виду, что в то самое время, когда писались эти стихи, такие деятели русской эмиграции, как Дм. Мережковский и Вяч. Иванов сближались с католиками и даже (как последний) переходили в католицизм, стихи Е. Скобцовой выглядят вполне осознанным выбором. Но вернемся к Страсбургу. В передаче ощущения от города поэту очень точно удается запечатлеть специфический покой западного"буржуазного"(то есть городского) пейзажа. В своих"иноческих"стихах мать Мария напишет, что мир таков, что в нем все"как во сне". Здесь этот"сон мира"передается через особое ощущение времени: Зеленовато–сер и мутно–вял канал, Прибрежные кусты отражены в цветеньи. О, ангел вечности, еще ты не устал Считать, считать, считать текучие мгновенья. Смотри, – здесь даже камни сонно устают, Колокола и те не очень голосисты. О, ангел гибели, ты покажи приют Средь вечности твоей для этой плоти чистой. (121) Плоть, о которой здесь идет речь, это"плоть"весенних, цветущих кустов. Новая жизнь вписывается в"гибельный"городской пейзаж и как бы засыпает вместе с ним. Речь, конечно, о духовном сне. Весна и сон, как они не противоположны, оказываются в этом спящем городе сопряжены. Пасхальной радости при пробуждении природы после холодной зимы, которую русский человек привык испытывать весной, здесь нет: ангел с трубой на соборных часах трубит тщетно, воскресения не происходит. Мы явственно чувствуем в этих стихах поэтику Бодлера и других французских поэтов–декадентов (лучше всего переданную по–русски Иннокентием Анненским). — 142 —
|