|
С новейшими работами Рериха нас знакомит и страница из монографии Жана Дювернуа: "Интересно проследить направление творчества Мастера за последнее время. Мы видим насыщенную работу, в которой каждый создаваемый образ как бы порождает следующий, сплетая хотя и разноцветный, но обобщенный венок. Картины очень различны по тональности, неожиданны по сюжету, и тем не менее они укладываются в какую-то своеобразную гирлянду. Например: “Царица Небесная” в царственном уборе молится о преуспеянии мира, “Madonna Laboris” в неустанном бдении спасает заблудшие души, и восхищен Господь этим подвигом, та же Мадонна — с младенцем, но скорбен взгляд ее. Этот облик как бы объединяется в триптихе, посвященном Жанне д’Арк: к той же скорбной Богоматери обращается св. Воительница перед битвой, к Ней же обращен и взгляд подвижницы во время казни. А небо, как в победе, так и над костром, — тоже необъятное, овеянное волною синевы, которую так широко умеет влить на полотно Рерих. Вот Подвижник — осиянный волнами благодати, с пламенеющей Чашей в руках, многоцветны струи воздуха вокруг: синие, лазоревые, пурпурные — цветение подвига. В том же многоразличном сиянии Владыка несет с гор Венец Мира (“Fiat Rex”). На крыльях триптиха — осененные светом мужской и женский облики. Она — с чашею и кадилом. Он — с мечом и щитом. Другой подвиг — “Скрижали Завета”: на каменных плитах высекает Он, великий и одинокий, заповедь жизни. В пламенных струях возносится осиянный светом “Илья Пророк” — какая звучащая медь в пламенеющих красках клубящихся туч! Подходя к картине, зритель спросит: “Как же она сделана? Точно краски мгновенно претворились на полотне”. Это и есть — синтез. Тот же пламень, но с царственным пурпуром, в последней картине “Святая София — Премудрость Божия”; как будто то же огненное задание, но музыкальный ключ повернут к более насыщенному, спокойному тону. А вот и “Зороастр”: на высокой скале, перед гаснущим закатом выливает он из Чаши на землю жизнедательный пламень. Не к тому же ли огненному подвигу ведет нас и серия “Ашрам”? На одной из этих трех картин за скалою Ашрама еще пламенеет закат, но на двух боковых — спокойны скалы, изумрудно-зелена вода и скользит по ней ладья с таинственным путником. Не за мною ли? Не зов ли? Не весть ли? Застыли в наступающем сумраке гиганты-бамбуки, а на скалах чуть светятся изваяния слонов. Это не Тибет, это Юг: может быть, Цейлон, может быть, Голубые горы или Эллора. А в работе уже “Гиганты Лахула”, “Воинство Гэссэр-хана” и “Норбу Ринпоче” — все тот же подвиг, та же пламенеющая Чаша. И так, в какой-то несказуемой сюите, соединились самые разнообразные элементы". — 23 —
|