дилетантский, в смысле истории духовной культуры необыкновенно интересно и многогранно, и именно протестанты этого века не раз занимали меня. Однажды я обнаружил среди них филолога, педагога и воспитателя крупного дарования, между прочим, швабского пиетиста, человека, нравственное влияние которого можно проследить в течение двух последующих столетий, -- однако мы отвлеклись, вернемся лучше к вопросу о закономерности и об исторической миссии орденских организаций. -- Нет, позвольте, -- воскликнул Кнехт, -- прошу вас хоть еще немного рассказать мне об этом педагоге, о котором вы только что упомянули. Мне сдается, что я догадываюсь, о ком речь. -- О ком же? -- Сначала я подумал, что о Франке из Галле{2_4_04}, но ведь вы сказали, он -- шваб, и тут уж речь могла идти только об Иоганне Альбрехте Бенгеле{2_3_05}. Раздался смех, лицо ученого засияло радостью. -- Вы поражаете меня, дорогой! -- воскликнул он живо. -- И впрямь, я имел в виду Бенгеля{2_3_05}. Но откуда вы-то знаете о нем? Или в вашей удивительной Провинции почитается за правило знать столь давние события и забытые имена? Смею вас уверить, спросите всех святых отцов, наставников и послушников нашей обители, добавьте к ним еще два поколения, и никто не назовет вам этого имени. -- В Касталии его тоже мало кто знает, вероятно, никто, кроме меня и двух моих друзей. Некоторое время для своих сугубо частных целей я занимался изучением восемнадцатого столетия и пиетизма, тогда-то я и натолкнулся на двух швабских богословов, вызвавших мое великое удивление и даже преклонение, и из них именно Бенгель{2_3_05} показался мне тогда идеалом педагога и наставника молодежи. Я так увлекся этим человеком, что даже попросил переснять из старинной книги его портрет, и он долго украшал мой письменный стол, Отец Иаков все еще улыбался. -- В таком случае наша встреча произошла под — 318 —
|