Дора (ее лицо снова передергивает тик, в отчаянии). О нет, доктор, совсем не нарочно. Фрейд порывисто подталкивает Дору к двери. Фрейд (торопливо). Мы проверим это в будущий вторник. Приходите в пять часов. Дора (слегка сопротивляясь, кричит Марте от двери). До свидания, Марта. Зайди завтра ко мне... Я тебя так редко вижу... Марта (с любовью). До свидания, дорогая моя. Постараюсь избавиться от домашних дел. Фрейд распахнул дверь. Отходит в сторону, пропуская Дору. Дора. До вторника... (Она снова строит гримасу, которая на мгновение мешает ей говорить, потом заканчивает.) Доктор! Фрейд и Марта остаются вдвоем. Фрейд мрачен и раздражен. Он подходит к Марте, стоящей рядом с "электрическим стулом", и, проходя мимо него. с размаху бьет ногой по аппарату. Марта (с удивлением). Что с тобой? Фрейд (бормочет, не глядя на нее). Ни за какие деньги нельзя лечить подруг своей жены. Классический случай — невроз навязчивости. Навязчивые идеи. Фобии. Импульсы. Она выздоравливает. (Смотрит на часы.) Нам пора одеваться. Иначе мы опять опоздаем. (Идет к двери, Марта — за ним.) Спальня Фрейдов. Марта причесывается перед зеркалом. Фрейд без сюртука, в рубашке — манишка накрахмалена, — пытается застегнуть жесткие манжеты золотыми запонками. Правый манжет ему застегнуть удалось. Но с левым он никак не может совладать. В тот момент, когда он начинает раздражаться. Марта ласково берет его за запястье и сама застегивает запонку. Фрейд (глядя на нее). Вот в чем дело! У тебя волшебные руки. Именно такие руки необходимы, чтобы ставить опыты. (Марта смотрит на него, ничего не понимая.) Да. Опыты в лаборатории. А у меня руки из ваты. (Раздраженно смеется.) Я — хороший теоретик. И плохой экспериментатор. Во всяком случае, мои руки мне больше не требуются. Шесть лет назад мне их отрубил Мейнерт. Кстати, он смертельно болен. Марта вздрагивает и поднимает голову. Марта. Мейнерт? Что с ним... Фрейд. Грудная жаба. Марта. Поэтому тебе тяжело? Фрейд отстраняется от нее и идет за сюртуком. Фрейд. Меня это не волнует! Он ненавидит меня, он причинил мне все зло, какое только мог. (Он смотрит в пустоту, положив руку на ворот сюртука, который он раньше повесил на спинку стула. Резким тоном.) Он умрет, и я даже не приду с ним проститься. (Она смотрит на него, но из осторожности молчит.) Ты знаешь, он был великий человек. Действительно великий. (Смеется горьким смехом.) Он, должно быть, очень удивился, что умирает. Он же принимал себя за Бога-Отца! — 138 —
|