Сочинения в четырех томах. Том 4

Стоит здесь мгла и дым густой. И запах гари. Полосой Огня хребты обведены Во дни той огненной весны. Пылают жгучие цветы Золотоносной мерзлоты, И меднокрасный Солнцещит Над дымной бездною висит.

Крепко целую тебя, дорогой Мик. Пиши.

* сосна, сосновая по­росль

Дорогая Аннуля, пишу тебе несколько слов, больше не могу, т. к. сейчас уже отправят письмо, а вчера мне целый день мешали писать, несмотря на выходной день. В этом году очень много морошки, черники, грибов. Однако я не беру их—нет ни разрешения, ни времени. Сегодня лишь, мимоходом, на одном болоте наелся морошкой. Как раз теперь, т. е. 24 июля, морош­ка (как и черника) совсем зрелая и обладает тонким запахом кавказского меда. Сегодняшний день было жарко и парило,

1

к вечеру пошел дождь, блистала молнія, а ночью разразилась сильная гроза. Все это на Соловки и іе похоже, вообще лето какое то особое. Очень скучаю по вал всем; скучаю по тебе, и даже кашки розовые, которых в это** году много, проходят незамеченными. Отдыхаешь ли ты несюлько от хлопот? Сдела­ли вы попытку получить от П. Н. мои рисунки, книги, рукопи­си? Я писал уже об этом тебе, но ответа не получил. Сообщи, получаешь ли мои письма. Кланяюсь бабушке, целую всех вас и тебя в особенности. Еще раз крепко целую. Присылаю об­разец одного вида оленьего мха — ягеля.

г. Загорск (б. Сергиев) Московской области

Пионерская ул., д. 19 Флоренский

Анне Михайловне Павел Александрович

Флоренской Сп. 1, Осн.

1936.VII.28—29. Соловки. № 70. Дорогая мамочка, вчера получил твое письмо от 15 июля, в котором ты сообщаешь, что дошло мое от 24 мая. Видишь, с какою затяжкою идут вести отсюда. Поэтому не думайте, что я пишу небрежно, да и по №№ моих писем можете судить, все ли доходит до вас.— Как я уже писал, мне очень утешительно думать, что ты живешь со всеми нашими, боюсь лишь, достаточно ли тебе спокойно. Один из моих знакомых сообщил мне, что ты бодра и молода; хорошо бы, если только это у него не поверхностное впечат­ление. Ты полуспрашиваешь, почему я возвращаюсь к впечат­лениям детства. Прежде всего потому, что внутренний мир выкристаллизовывается около них и ими существенно опреде­ляется. А затем, думается, и тебе прошлое не должно быть чуждо, хоть ты и стараешься о нем забыть. Я не понимаю этого. Если жизнь вообще имеет смысл и ценность, то забы­вать прошлое—неблагодарность и неразумие, ибо все ста­новится прошлым, и тогда вся жизнь в сумме должна ока­заться чистым нулем. Память о прошлом есть и долг и со­держание жизни, и1 нельзя ценить настоящее и пользоваться им, если оно не коренится в прошлом. И наконец, жизнь, смыкаясь, под старость возвращается к детству, таков за­кон, такова форма целостной жизни. Если у тебя этого еще нет, то свидетельствует это забвение лишь о твоей молодо­сти: ты еще не дожила до близости с давнопрошедшим. Челове­ческую личность можно образно представить в виде горы, сложенной различными формациями: все эти формации сохра­няются в личности, хотя ярко выступает в сознании лишь та, на которой стоит нога в данном возрасте, остальные же в подсознании. Мы живем, подымаясь, на гору жизни, затем