Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

1

новление, посвящение в мистерии, принятие в число граждан, натурализация в иной стране, переход в рабство или выход из него, поступление женщины в сословие meretricium 12\ заключе­ние дружбы, крещение, постриг в монашество, ординация, смерть, сериозная болезнь, наконец, смерть, не говоря уже об основании новой религии или секты,—все это было для древне­го человека проявлением каких-то переломов в трансцен­дентном,—подлинным религиозным скачком и, как таковое, связывалося с изменением в культовой обстановке данного лица, а потому признавалось нарушением само-тождества ли­ца,—неразрывности его внутренней жизни. Человек, претерпе­вший религиозное перемещение или смещение с прежнего свое­го места, перестает уже быть, с мистической точки зрения, прежним человеком, и потому это изменение его религиозного situs отражается и на имени. Говорю: «отражается». Но это слово можно употребить здесь лишь применительно к совре­менной точке зрения, с которой имя кажется чем-то вторич­ным, придатком к сущности. Для древнего же сознания имя и сущность—не два взаимно-обусловленные явле­ния, а одно, имя-сущность, так что изменение одного есть ipsa ге13* изменение другого: ведь в имени-звуке таинственно присут­ствует имя-сущность. Звук имени есть звук пресуществ-ленный, так что в нем телесно, физически воплощено сверх­чувственное. Поэтому, правильнее всего сказать, что в изме­нении звука-имени обнаруживается изменение сущности-имени.

Тут обрисовано мною мистико-магическое воззрение на мир в его наиболее общих очертаниях. Но уже и тут, в этом беглом наброске, нельзя не признать разительного сходства с философ­скою системою Платона. Разница—лишь в том, что фило­соф—отвлеченнее, нежели народ. Там, где магическое миро­воззрение ссылается на прямые факты и переживания, философ хочет доказывать логически.

Стремление Платонак цельному знанию, к нераздроблен­ному единству миро-представления находит себе точный отклик во все-объемлемости и органическом единстве первобытного миро-созерцания. Безграничная вера Платона в силу человечес­кого духа есть прямое отражение народной веры в возможность творчества силою мысли. Признанию магии, как нарочи­то-философской способности, соответствует народное представ­ление о познании в кудесническом озарении. Гносеологичес­кое значение эроса, как средства познать внутреннюю суть вещей, как дающего коснуться высшей реальности, есть, конеч­но, любовный экстаз волхва, когда волхв познает сущность природы и воспринимает в себя высшую реальность ее. То, что познается,—идея Платона,—есть точное соответствие имени,